Сибирский аллюр   ::   Вронский Константин

Слышал он голоса их:

– Верни мне детушек моих, государь, что в Шексне повелел утопить, словно котят слепых…

– Почему ты убил мужа моего, царь Грозный, а с ним и тридцать три души невинные загубил?

– Помнишь ли ты тот день в Твери, когда велено тобой было девять тысяч людей безвинных казнить жестоко?

– Подумай, царь русский, о монахах и монахинях из монастырей новгородских, что именем твоим засечены до смерти были!..

Сущее наказание голоса такие слушать, мучили они Ивана Васильевича нещадно, до слез доводя горючих.

Он не мог вновь воскресить их, мертвых, но страстно желал, чтоб молились по всем монастырям российским за души тех усопших. Сам молился днями и длинными, такими бесконечными ночами.

Чувствовал государь слабость, доводящую до дурноты, а потому с трудом добрел до скамьи, мехами укрытой, вновь в дремоту погрузился…

Когда открыл государь после сна двери тронного зала, стрельцы караульные замерли в страхе, а из тени, от окна, вышел отец Феодосии, глянул на царя пытливо.

– Отче, – удивился царь. – Что ты здесь делаешь посреди ночи-то?

– Тебя ждал, государь… – отозвался царский духовник. – Сказывали мне, что видеть ты меня желаешь.

– Желаю? – Иван задумчиво провел рукой по всклокоченной седой бороде клинышком. – Значит, позабыть уж успел о том. Прости…

Тонкие губы Феодосия скривились в еле заметной усмешке.

– Все заснуть не можешь, государь? Тогда, быть может, со мной поговоришь?

Царь пожал плечами.

– Поговорить… да. Пойдем, отче. Пошли в покои, что ль. Больно мне, лечь я должен.

Всюду в коридорах и по лестницам кремлевского дворца была выставлена стража, привык государь по ночам бродяжить, хоть и боялся до дрожи, что набросятся тати из-за угла, умертвят. Это был страх, что преследовал его долгие годы.