JК
Смертельные враги :: Зевако Мишель
Страница: 11 из 543Я спасу эту женщину, ибо дороже ее жизни нет ничего на свете... Но взамен вы будете принадлежать мне... Запомните это!
Монтальте яростно тряхнул головой, дабы показать, что его решение бесповоротно, и хрипло сказал:
– Я запомню, монсеньор. Спасите ее – и я принадлежу вам... Но ради Бога, поторопитесь, – добавил он, вытирая со лба бисеринки пота – знак тревоги.
– Я не забуду вашего торжественного обещания, – строго сказал Эспиноза.
И, указав на недвижную Фаусту, повелел:
– Помогите мне!
Нежно, словно лаская, Монтальте обхватил голову Фаусты своими дрожащими ладонями и, трепеща от надежды, тихонько приподнял ее, в то время как Эспиноза вливал ей в рот содержимое флакона.
– Теперь подождем, – сказал инквизитор.
Через несколько мгновений по щекам Фаусты разлился легкий румянец.
Склонившись над ней, Монтальте с невыразимой тревогой следил за действием противоядия – это действие казалось ему слишком медленным.
Наконец чуть заметное легкое дыхание оживило приоткрытые губы, и Монтальте, почувствовав на своем лице это слабое дуновение, в свою очередь, сам глубоко вздохнул, словно желая помочь невидимой работе, которая совершалась в этом организме.
Он положил руку на грудь Фаусты и тотчас выпрямился, глаза его заблестели: ее сердце билось... да, очень тихо, но все-таки билось!
– Она жива! Она жива! – вскричал он, обезумев от радости.
Монтальте яростно тряхнул головой, дабы показать, что его решение бесповоротно, и хрипло сказал:
– Я запомню, монсеньор. Спасите ее – и я принадлежу вам... Но ради Бога, поторопитесь, – добавил он, вытирая со лба бисеринки пота – знак тревоги.
– Я не забуду вашего торжественного обещания, – строго сказал Эспиноза.
И, указав на недвижную Фаусту, повелел:
– Помогите мне!
Нежно, словно лаская, Монтальте обхватил голову Фаусты своими дрожащими ладонями и, трепеща от надежды, тихонько приподнял ее, в то время как Эспиноза вливал ей в рот содержимое флакона.
– Теперь подождем, – сказал инквизитор.
Через несколько мгновений по щекам Фаусты разлился легкий румянец.
Склонившись над ней, Монтальте с невыразимой тревогой следил за действием противоядия – это действие казалось ему слишком медленным.
Наконец чуть заметное легкое дыхание оживило приоткрытые губы, и Монтальте, почувствовав на своем лице это слабое дуновение, в свою очередь, сам глубоко вздохнул, словно желая помочь невидимой работе, которая совершалась в этом организме.
Он положил руку на грудь Фаусты и тотчас выпрямился, глаза его заблестели: ее сердце билось... да, очень тихо, но все-таки билось!
– Она жива! Она жива! – вскричал он, обезумев от радости.