JК
Тунеядцы Нового Моста :: Эмар Густав
Страница: 484 из 593 — Человек, задумавший такое смелое дело и так хладнокровно изложивший его своим сообщникам, непременно гений! Я не стыжусь сознаться вам, господа, что я боюсь!
— Вы боитесь! — с изумлением вскричали авантюристы.
— Да, — задумчиво повторил Оливье. — Боюсь, потому что из толпы окружающих нас пигмеев встал гигант, который жаждет только одной власти. Я давно слежу за ним, у него все заранее рассчитано, и всякое человеческое чувство ему чуждо. Им кончается этот век и начинается новый. Мы, выросшие в старых законах, инстинктивно становимся его врагами, иначе и быть не может, он всех нас подавит собой.
— Полноте, граф, вы преувеличиваете! Епископ Люсонский далеко не гений. Он просто честолюбивый человек.
— Да, капитан, но честолюбив он не для себя, а для Франции. Взгляните повнимательнее вокруг: Генрих Четвертый, Людовик Тринадцатый и Мария Медичи постепенно привели Францию к бездне, в которую она непременно упадет, если ее не спасет железная рука, а этой железной рукой будет Ришелье. После его смерти Франция, не имеющая внутреннего единства, окруженная сильными державами, непременно останется твердой, объединенной, торжествующей.
— Э, граф! — отвечал, посмеиваясь, капитан. — Право, не надо нас изменять ни к лучшему, ни к худшему. Конечно, епископ Люсонский тем опаснее, чем он умнее, но что нам до того, что будет после нас! Теперь везде на первом плане золото и власть, они всем и везде отворяют двери. Будем жить настоящим, не станем слепо подставлять голову людям, которые первые над нами посмеются. Мы ведь не знаем, лучше или хуже нам будет после смерти? Будем же держаться земли.
— Вы боитесь! — с изумлением вскричали авантюристы.
— Да, — задумчиво повторил Оливье. — Боюсь, потому что из толпы окружающих нас пигмеев встал гигант, который жаждет только одной власти. Я давно слежу за ним, у него все заранее рассчитано, и всякое человеческое чувство ему чуждо. Им кончается этот век и начинается новый. Мы, выросшие в старых законах, инстинктивно становимся его врагами, иначе и быть не может, он всех нас подавит собой.
— Полноте, граф, вы преувеличиваете! Епископ Люсонский далеко не гений. Он просто честолюбивый человек.
— Да, капитан, но честолюбив он не для себя, а для Франции. Взгляните повнимательнее вокруг: Генрих Четвертый, Людовик Тринадцатый и Мария Медичи постепенно привели Францию к бездне, в которую она непременно упадет, если ее не спасет железная рука, а этой железной рукой будет Ришелье. После его смерти Франция, не имеющая внутреннего единства, окруженная сильными державами, непременно останется твердой, объединенной, торжествующей.
— Э, граф! — отвечал, посмеиваясь, капитан. — Право, не надо нас изменять ни к лучшему, ни к худшему. Конечно, епископ Люсонский тем опаснее, чем он умнее, но что нам до того, что будет после нас! Теперь везде на первом плане золото и власть, они всем и везде отворяют двери. Будем жить настоящим, не станем слепо подставлять голову людям, которые первые над нами посмеются. Мы ведь не знаем, лучше или хуже нам будет после смерти? Будем же держаться земли.