JК
У Земли на макушке :: Санин Владимир Маркович
Страница: 89 из 224 — Постучи его тоже, тогда и резать не надо!
Вооружённый неоценимыми советами, Махначевский садится в вертолёт, и мы вновь летим над тундрой, уныло однообразной белой пустыней. Летом я тундру не видел — говорят, она оживает и бывает даже красивой, — но сейчас она безжизненна и скучна, как длинный плохой роман, и её точно так же хочется быстрее перелистать, потому что не на чём остановиться глазу и ни одной мысли не пробуждает эта белая томящая скука… И среди этого мёртвого безмолвия нужно найти ярангу, ту самую иголку в стоге сена, — вот зачем понадобился проводник. Старик показывает пальцем в окно и важно кивает. Я смотрю и не вижу ничего, кроме заснеженных квадратов, но спустя несколько минут даже мой невооружённый глаз различает на снежной простыне тундры мириады точек — вроде мошкары на освещённой солнцем стене, и я догадываюсь, что это олени. Здесь их, наверное, больше тысячи, низкорослых, добродушных животных, благодаря которым и в тундре можно жить, и детей рожать, и даже слушать репортажи о футбольных матчах. Появление вертолёта олени встретили хладнокровно: они спокойно продолжали разрыхлять утрамбованный ветрами снег, под которым во всей своей вкусноте неописуемой скрывался ягель.
Но и нам было не до оленей, мы устремились к яранге — незамысловатому шатру из жердей и оленьих шкур. О ярангах я наслышался немало легенд и посему входил не без опаски. Но яранга мне, наверное, попалась образцово-показательная, сооружённая специально к приезду столичного корреспондента: в ней было тепло и уютно.
Вооружённый неоценимыми советами, Махначевский садится в вертолёт, и мы вновь летим над тундрой, уныло однообразной белой пустыней. Летом я тундру не видел — говорят, она оживает и бывает даже красивой, — но сейчас она безжизненна и скучна, как длинный плохой роман, и её точно так же хочется быстрее перелистать, потому что не на чём остановиться глазу и ни одной мысли не пробуждает эта белая томящая скука… И среди этого мёртвого безмолвия нужно найти ярангу, ту самую иголку в стоге сена, — вот зачем понадобился проводник. Старик показывает пальцем в окно и важно кивает. Я смотрю и не вижу ничего, кроме заснеженных квадратов, но спустя несколько минут даже мой невооружённый глаз различает на снежной простыне тундры мириады точек — вроде мошкары на освещённой солнцем стене, и я догадываюсь, что это олени. Здесь их, наверное, больше тысячи, низкорослых, добродушных животных, благодаря которым и в тундре можно жить, и детей рожать, и даже слушать репортажи о футбольных матчах. Появление вертолёта олени встретили хладнокровно: они спокойно продолжали разрыхлять утрамбованный ветрами снег, под которым во всей своей вкусноте неописуемой скрывался ягель.
Но и нам было не до оленей, мы устремились к яранге — незамысловатому шатру из жердей и оленьих шкур. О ярангах я наслышался немало легенд и посему входил не без опаски. Но яранга мне, наверное, попалась образцово-показательная, сооружённая специально к приезду столичного корреспондента: в ней было тепло и уютно.