В балканских ущельях   ::   Май Карл

Значит, моя пуля его незадела.

— Где эта баранья муха?

Это было уже слишком. Когда немец хочет кого-то обозвать, то называет его «бараньей головой». Турок использует другое слово — «коюнсы», что-то вроде «бараньего парня». Меня же не удостоили даже этого титула, присвоив имя надоедливого насекомого.

Я пошевелил пальцами — они уже сгибались! Значит, я все-таки жив. Кроме того, желания мои были весьма земными: на турецком они выражались тремя словами: «дуймак», «вурмак» и «даяк едирмен», в немецком же имеется хорошее слово «потасовка».

Голова уже не так горела, хотя болела и саднила по-прежнему.

— На лежанке, — ответил нищий.

— Связан? — спросил мужчина, назвавший меня мухой и чей голос был мне знаком.

— Да, но в этом нет необходимости.

— Почему?

— Он мертв.

Голоса затихли. Через какое-то время я услышал громкий приказ:

— Покажите мне его.

Они подошли ко мне, и нищий произнес:

— Вот он.

Чья-то рука легла мне на лицо и какое-то время оставалась в таком положении, она пахла сапожным варом и кислым молоком. Так, значит, обоняние я не утратил. Следовательно, я умер не до конца. Затем тот, кто стоял рядом, заявил:

— Холоден, как смерть.

— Пощупайте ему пульс! — раздался голос пекаря. Рука с запахом молока и ваксы оторвалась от моего лица и ухватила за кисть руки. Большой палец коснулся верхней части кисти, где пульс вообще не чувствуется.