Смерть Ахиллеса   ::   Акунин Борис

Вот этого говорить не следовало. Начавшая успокаиваться графиня разрыдалась пуще прежнего. Губернатор часто заморгал, вынул преогромный платок, по-отечески вытер Зинаиде Дмитриевне лицо, после чего, расчувствовавшись, шумно в него высморкался. Евгений Максимилианович взирал на славянскую несдержанность чувств с некоторой растерянностью.

– Что же это, Влади… Владимир Андре…евич. – Графиня припала к выпяченной корсетом груди князя. – Ведь он меня только на шесть лет старше… У-у-у, – вырвалось у нее не аристократическое, а вполне простонародное, бабье завывание, и Долгорукой совсем скис.

– Голубчик, – гнусавым от переживаний голосом указал он Фандорину поверх русого затылка Зинаиды Дмитриевны. – Вы того… Вы поезжайте. Я побуду тут. Езжайте себе с Фролом, езжайте. Карета пусть после за мной вернется. А вы поговорите там с Евгением Осиповичем. Сами решайте. Видите, какие дела-то…

Всю обратную дорогу Фрол Григорьевич жаловался на интриганов (которых называл «антрегантами») и казнокрадов.

– Ведь что делают, ироды! Кажная тля норовит свой кусок урвать! Хочет торговый человек лавку открыть – к примеру, портками плисовыми торговать. Вроде бы чего проще? Плати городскую подать пятнадцать целковых, да торгуй. Ан нет! Околоточному дай, акцизному дай, врачу санитарному дай! И все мимо казны! А портки – им красная цена рупь с полтиной – уж по трешнице идут. Не Москва, а чистые жунгли.

– Что? – не понял Фандорин.

– Жунгли.