JК
Вечера с историком :: Сабатини Рафаэль
Страница: 4 из 283 — Ты пришел уговаривать меня вновь отдать мой народ под гнет сеньора Трава? И ты сообщаешь мне, что неподчинение приказу, который лишит меня возможности честно исполнять мой долг перед страной, навлечет на меня проклятие Рима при твоем посредничестве? Все это говоришь мне ты?
Епископа охватило сильное волнение. Чувство долга по отношению к папскому престолу пришло в противоречие с любовью к своему правителю. В смятении он потупил взор и, ломая руки, произнес дрожащим голосом:
— Разве у меня был какой-то выбор?
— Я поднял тебя из грязи, — в голосе принца нарастали грозные ноты. — Я своей рукой надел тебе на палец епископский перстень.
— Боже мой! Боже мой! Мог ли я забыть об этом? Я обязан тебе всем, что имею, за исключением души моей, которая принадлежит Господу, веры моей, которая принадлежит Христу, и моей преданности, которая — суть собственность святого отца нашего, Папы.
Принц молча смотрел на него, пытаясь совладать со своим страстным вспыльчивым нравом. В конце концов он прорычал:
— Поди прочь!
Прелат склонил голову, не смея посмотреть в глаза повелителя.
— Храни тебя Господь, владыка, — чуть ли не рыдая произнес он и вышел вон.
Епископ Коимбрский был взволнован. Он любил принца, которому был столь многим обязан: он понимал в глубине души, что Афонсо Энрикес прав, но он не мог изменить своему долгу перед Римом, долгу столь же простому и понятному, сколь и неприятному.
Епископа охватило сильное волнение. Чувство долга по отношению к папскому престолу пришло в противоречие с любовью к своему правителю. В смятении он потупил взор и, ломая руки, произнес дрожащим голосом:
— Разве у меня был какой-то выбор?
— Я поднял тебя из грязи, — в голосе принца нарастали грозные ноты. — Я своей рукой надел тебе на палец епископский перстень.
— Боже мой! Боже мой! Мог ли я забыть об этом? Я обязан тебе всем, что имею, за исключением души моей, которая принадлежит Господу, веры моей, которая принадлежит Христу, и моей преданности, которая — суть собственность святого отца нашего, Папы.
Принц молча смотрел на него, пытаясь совладать со своим страстным вспыльчивым нравом. В конце концов он прорычал:
— Поди прочь!
Прелат склонил голову, не смея посмотреть в глаза повелителя.
— Храни тебя Господь, владыка, — чуть ли не рыдая произнес он и вышел вон.
Епископ Коимбрский был взволнован. Он любил принца, которому был столь многим обязан: он понимал в глубине души, что Афонсо Энрикес прав, но он не мог изменить своему долгу перед Римом, долгу столь же простому и понятному, сколь и неприятному.