Викинги и индейцы   ::   Оливье Жан

Одним махом Лейф разорвал пелену молчания, душившую его с того дня, как его подобрали на берегуострова Белого.

— Я вырываюсь из объятий тяжкого сна, Скьольд. Я принадлежал сразу к двум мирам — и этому, и другому. Мой разум метался в тумане, и все-таки от него не ускользало ничто из того, что меня окружало. Я одновременно был в десяти местах. Я валил сосны с Эйриком и дядей Бьярни, шел с охотниками по следам лосей, был на реке с Иннети-ки, и я знал, что колыбель Эйрика Рыжего ждет моего пушистого лисенка, моего маленького Эйрика…

Бледные щеки, на которых кнут гэла проделал параллельные бороздки, порозовели.

— Не говори так много, — приказал Тюркер. — Слово так же опасно, как и новое вино. Оно пьянит твое ослабевшее тело.

Но Лейф двигал руками и ногами, отбрасывал медвежьи шкуры, хотя и кривился от боли.

— Мне молчать! Как бы не так, Тюркер! Ты мне говорил, когда я не мог тебе отвечать: «Викинг, ты очнешься с желанием прыгать и бегать». Вот, это и случилось. Ах! Тюркер, меня спасли твои речи. Ты держал мой разум в возбуждении. Тело мое было тяжелее утеса Большого мыса, но разум мой был голоден, как молодой волк. Скьольд, брат мой Скьольд, помнишь ли тот день, когда мы взобрались на утес Богарфьорда? Какой маленькой казалась нам деревня сверху!.. Так вот, мой разум витал на снежных высотах, когда тело мое душил недуг, и все же мне не удавалось охватить гигантские просторы этой страны.