JК
Зима на разломе :: Динец Владимир
Страница: 2 из 214И настоящая любовь прекрасна во всех своих проявлениях, будь то стихи влюбленного поэта или зачаровывающая симфония женского оргазма. Глупо и бессмысленно восторгаться стихами, не будучи в состоянии оценить музыку плотской любви.
И еще одно важное замечание. За исключением геккончика Мойше, все действующие лица этой книги — вымышленные литературные персонажи. Их возможное сходство с реальными людьми, животными и государствами — результат случайного совпадения, о котором автор заранее сожалеет.
1. Эмигрант
Из всех гнуснейших человеческих пороков наиболее омерзительным является благоразумие.
Джордано Бруно
Ночь прошла. Угловатые тени домов медленно проступали в сером отсвете московского неба. Мы лежали на спинах, прижавшись друг к другу боками, уставшие настолько, что не хотелось даже спать. Одеяло давно валялось на полу, но в это дождливое октябрьское утро нам не было холодно — мы все еще не могли остыть.
Вдруг Ирочка приподнялась, села мне на бедра, упершись ладонями в плечи, заглянула в глаза и жалобно попросила:
— Не уезжай.
Я молча провел ладонями по ее груди. Бархатистые соски упруго выскочили из-под кончиков пальцев и снова уставились на меня.
— Не уезжай, пожалуйста, — повторила она. — Посмотри, какая я красивая.
Я посмотрел в ее искрящиеся карие глаза, на чудесную грудь, на изящную талию, мягко раширявшуюся к нешироким, но крепким бедрам, молча приподнялся на локтях и принялся ловить губами непослушные соски.
И еще одно важное замечание. За исключением геккончика Мойше, все действующие лица этой книги — вымышленные литературные персонажи. Их возможное сходство с реальными людьми, животными и государствами — результат случайного совпадения, о котором автор заранее сожалеет.
1. Эмигрант
Из всех гнуснейших человеческих пороков наиболее омерзительным является благоразумие.
Джордано Бруно
Ночь прошла. Угловатые тени домов медленно проступали в сером отсвете московского неба. Мы лежали на спинах, прижавшись друг к другу боками, уставшие настолько, что не хотелось даже спать. Одеяло давно валялось на полу, но в это дождливое октябрьское утро нам не было холодно — мы все еще не могли остыть.
Вдруг Ирочка приподнялась, села мне на бедра, упершись ладонями в плечи, заглянула в глаза и жалобно попросила:
— Не уезжай.
Я молча провел ладонями по ее груди. Бархатистые соски упруго выскочили из-под кончиков пальцев и снова уставились на меня.
— Не уезжай, пожалуйста, — повторила она. — Посмотри, какая я красивая.
Я посмотрел в ее искрящиеся карие глаза, на чудесную грудь, на изящную талию, мягко раширявшуюся к нешироким, но крепким бедрам, молча приподнялся на локтях и принялся ловить губами непослушные соски.