Азеф   ::   Гуль Роман

Горят и не гаснут. Савинков, смеясь, обнял его.

– Ты поэт, Янек! Хочешь прочту тебе свое последнее cтихотво-рение?

В зеленоватом, от лампы, сумраке Савинков закинуто встал, зачитал отрывисто:

«Шумит листами

Каштан

Мигают фонари

Пьяно.

Кто то прошел бесшумно

Бескровные бледные лица

Ночью душной в столице

Ночью безлунной

Полной молчанья

Я слышу твои рыданья

Шумит листами

Каштан

Пьяно,

А я безвинный ищу оправданья».

– Хорошо, по моему, – улыбаясь сказал Каляев.

Знаешь кого я люблю?

– Кого?

– Метерлинка.



7



Вера знала его быстрые шаги по коридору. Знала, что торопливо отпирает дверь. Савинков знал, почему торопился со сходки. Поднимаясь, внутренне проговорил: – «В окне свет». – Войдя, услыхал: – Вера поет вполголоса за стеной. И чем слышней пела Вера, тем сильней хотелось ее видеть.

Мотив кончился. Потом возник. Савинков услыхал: мотив пошел в столовую. Снова стал приближаться. Когда был у двери, Савинков распахнул:

– Как вы напугали – вздрогнула Вера. Движенье было: поддержать. Савинков сказал:

– Я только что пришел, зайдите, Вера Глебовна, посидим.

Вера волнения его не видела.

– Вы сегодня не ходили на курсы?

– Почему?! Была.

– Ах были? Слушали Лесгафта, он любимец курсисток…

– О Петре Францевиче так стыдно говорить.