Азеф   ::   Гуль Роман

– Иван, как я рад!

– Слава Богу, слава Богу, – твердил Азеф, обнимая, целуя его.

Все смотрели на них. Они были герои праздника партии, руководители акта. Но в углу опять раздалась балалайка. Наигрывал бежавший из России, никому неведомый семинарист, влюбленный в гениальность Чернова, охмелевший от женевского воздуха, от речей, от близости ЦК.

– Да, дорогие друзья, большое дело, великое дело, святое дело, – обнимал Азефа Чернов, похлопывая по плечу.

– Егора жалко, – гнусаво и грустно произнес Азеф.

– Конечно жалко, конечно жалко и всем нам жалко, но террор требует жертв и я уверен, что Егор мужественно взойдет на эшафот.

От Чернова пахло наливкой. Кто-то от стола сказал:

– Вы не сомневаетесь в нем, Виктор Михайлович?

– Нисколько, нисколько, уверен…

Семинарист играл «Во саду ли в огороде». Комната наполнялась тоской и грустью. Сгрудившись у стола, цекисты в синем дыму спорили о связи Б. О. с ЦК. Боевики сидели на диване. Но среди них с жаром говорил только Каляев. Швейцер отпивал сельтерскую. А самой грустной в дыму и шуме была Дора Бриллиант. Ее не замечали. Доре казалось всё чужим и чуждым. Казалось, люди спорят о чем то смешном и ужасном. А балалайка семинариста наполняла ее тоской.

Разорвался апельсин

У дворцова моста.

Где ж сердитый господин

Низенького роста.

– Что вы, товарищ, такая грустная?

– Я не грустная. Почему?

– Да я уж вижу, товарищ, у меня глаз ватерпас, – тенорком прохохотал Чернов, похлопывая по плечу Дору.