Башня молчания   ::   Ильясов Явдат Хасанович

Он сочинил стихи и утром, когда эмир, в самом простецком виде, похмелялся в шатре, вошел к нему, взял чанг и запел:

Духом влажным тянет с Мулиана,

В памяти встает та, что желанна.

Он вкрадчиво снижает голос:

И неровный путь в песках Аму

Лег парчой под ноги скакуну.

Затем – во всю мощь:

Мир ликует, предвкушая встречу, —

Лишь по грудь коням вся глубь речная…

Процветай же, Бухара, ты вечно,

Радуйся, правителя встречая!

Бухара – небесный свод,

князь – месяц ясный,

В небе надлежит блистать ему.

Сад – Бухара,

князь – кипарис прекрасный,

Он стремится к саду своему…

Влажный запах большого ручья Мулиан под Бухарой, казалось, долетел и до эмира. Он зарыдал, вскочил, в чем был, на коня, и помчался к реке. Сапоги и шаровары везли за ним два фарсанга, почти до Буруна. Он оделся и обулся на берегу – и до самой Бухары ни разу не натянул поводьев…»

Очень трогательная история.

Омар усмехнулся, вновь вытер глаза. В искренность Рудаки, столь высоко превозносившего эмира, можно поверить: Наср ибн Ахмед был ему другом и благодетелем. Но чтобы стихи так сильно подействовали на эмира, – несколько сомнительно.

Скорей всего, он уже сам тяготился затянувшимся беспечным времяпрепровождением, – тем более, что в Бухаре как ему доносили, не все обстояло так радужно, как это выглядело со стороны.