Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)   ::   Паустовский Константин

Мы вошли в первуюже хату. В сенях Леля повязала нам всем на рот марлевые повязки.

Я открыл дверь из сеней в хату. В лицо хлынула теплая вонь.

Окна в избе были завешаны. В первую минуту ничего нельзя было разобрать. Был слышен только монотонный детский голос, говоривший без перерыва одни и те же слова: "Ой, диду, развяжить мне руки", "Ой, диду, развяжить мне руки".

-- Ни к чему не прикасайтесь! -- приказала Вера Севастьяновна.-Посветите, пожалуйста!

Я зажег электрический фонарь. Сначала мы ничего не увидели, кроме поломанной деревянной кровати, заваленной кучей заношенных вещей. С печи свисали чьи-то ноги в постолах. Но самого человека не было видно.

-- Кто тут есть живой? -- спросил санитар.

-- А я и сам не знаю,-- ответил с печки старческий голос,-- чи я живой, чи мертвый.

Я посветил на печку. Там сидел старик в коричневой свитке, с клочковатой, будто выщипанной бородой.

-- Хоть люди в халупу зашли -- и то спасибо,-- сказал он.-- Поможить мне, солдатики, а то я его сам не вытягну.

-- Кого?

-- Да вот он лежит коло меня, дочкин муж. Со вчерашнего вечера. То был жаркий, як печка, а сейчас доторкался до него, и то неприятно -- захолодал вельми.

-- Боже мой! -- тихо сказала Леля.-- Что же это такое?!

Куча тряпья на кровати зашевелилась, и детский голос опять заныл:

-- Ой, диду, я уж не можу больше. Развяжить мне РУКИ.

-- Там на печке все кончено,-- сказала Вера Севастьяновна.-- Светите сюда.

Я осветил кровать, и мы увидели глаза.