Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)   ::   Паустовский Константин

Нас не оставляло ощущение, что поток человеческой мысли нельзя разъять на части, что почти невозможно проследить, где кончается философия и начинается поэзия, а где поэзия переходит в обыкновенную жизнь.

Иногда Гиляров вынимал из оттопыренного кармана пиджака томик стихов с оттиснутым на переплете филином -- птицей мудрости -- и отрывисто прочитывал несколько строк, скрепляя ими свои речи философа:

...Если б нынче свой путь

Совершить наше солнце забыло,-

Завтра целый бы мир озарила

Мысль безумца какого-нибудь.

Изредка щетина на щеках у Гилярова топорщилась и прищуренные глаза смеялись. Так было, когда Гиляров произнес перед нами речь о познании самого себя. После этой речи у меня появилась вера в безграничную силу человеческого сознания.

Гиляров просто кричал на нас. Он приказывал нам не зарывать наших возможностей в землю. Надо чертовски трудиться над собой, извлекать из себя все, что в тебе заложено. Так опытный дирижер открывает в оркестре все звуки и заставляет самого упрямого оркестранта довести до полного выражения любой инструмент.

"Человек, -- говорил Гиляров, -- должен осмыслить, обогатить и украсить жизнь".

Идеализм Гилярова был окрашен горечью и постоянным сожалением об его постепенном закате. Среди многих выражений Гилярова мне запомнились слова "о последней вечерней заре идеализма и его предсмертных мыслях".

В этом старом профессоре, похожем внешне на Эмиля Золя, было много презрения к благополучному обывателю и к либеральной интеллигенции того времени.

Это вязалось с медной дощечкой на его дверях о ничтожестве человека.