Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)   ::   Паустовский Константин

Около снарядной воронки лежала, ощерив длинные желтоватые зубы и как бы смеясь, исклеванная вороньем палая лошадь. В воронке было черно от жирных и круглых, как гуттаперчевые пузыри, головастиков.

Было очень тихо. Только ворошились в мусоре полевые мыши. А потом за крепостными валами снова, тоскливо звеня, запела труба, горниста,

Этот звук напомнил мне детское мое представление о войне как о чем-то величественном. В этом звуке трубы была вся впитанная мною -- да и не одним мною -- нарядная неправда о войне, привитая с малых лет. Шум знамен, пение фанфар, стремительный топот копыт, свист пуль в прохладном воздухе, возбуждающее чувство опасности, блеск сабель, стальная щетина штыков...

Еще со времени моего мальчишеского увлечения Виктором Гюго я помнил на память его пышные стихи:

Знамена Франции, преданья нашей славы,

Свидетели иной эпохи величавой,

Былого дивный дар!

Пробитые в боях, вы реяли высоко.

Под вами пал герой без страха и упрека,

Пал доблестный Байяр...

У отца были три толстых тома "Истории искусства" Гнедича. Я любил рассматривать в них репродукции с картин художников-баталистов Матейко, Виллевальде, Мейсонье, Гро -- все эти бои при Прейсиш-Эйлау и Фэр-Шаменуазе, гусарские атаки, пики уланов, круглый пушечный дым и генералов с медными подзорными трубами в руках около развернутых на барабане карт. Конечно, я знал, что война совсем не такая, как на этих картинах.