JК
Благородство поражения. Трагический герой в японской истории :: Моррис Айван
Страница: 419 из 552[677]
Подозрение, которое Сайго испытывал к бюрократам в центральном правительстве — подозрение, корни которого, вероятно, могут быть прослежены до его юношеского неприятия местных чиновников-хапуг в Сацума — с годами становилось все сильнее, и, когда он говорит об «этой своре диких зверей, называемых человеческими существами», то думает прежде всего об этих амбициозных администраторах и политиках, которые (по его мнению) несправедливо прибрали к свои рукам контроль над правительством Мэйдзи В длинном письме к одному из северных соратников по клану он сравнивал настоящее правительство с колесом, которое забилось ржавчиной. Недостаточно просто смазать колесо, сперва надо ударить его железным молотком, чтобы то начало двигаться — и Сайго ясно давал понять, что, когда прийдет время, он будет готов нанести удар. [678] Само собой разумеется, что его собственная биография была незапятнанной, и после смерти он превратился в символ той человеческой чистоты, которую люди напрасно искали в своих реальных правителях.
Идеи Сайго содержали много разночтений, которые он сам, безусловно, не осознавал. Несмотря на эмоциональную привязанность к своему клану и его традициям, он был непоколебим, настаивая на том, чтобы Сацума приняла новую политику централизации. Будучи ярым сторонником старой организации вооруженных сил, основывавшейся на отрядах удельных самураев, вооруженных традиционным оружием, он решительно модернизировал армию в Сацума и других местах, ради того, чтобы Японии не надо было склоняться перед иностранцами. Будучи убежден в том, что сельское хозяйство является единственной достойной основой национальной экономики, он поддерживал официальную политику «обогащения страны и укрепления армии» ( фукоку кёхэй ), зависевшую от быстрого индустриального развития.
Подозрение, которое Сайго испытывал к бюрократам в центральном правительстве — подозрение, корни которого, вероятно, могут быть прослежены до его юношеского неприятия местных чиновников-хапуг в Сацума — с годами становилось все сильнее, и, когда он говорит об «этой своре диких зверей, называемых человеческими существами», то думает прежде всего об этих амбициозных администраторах и политиках, которые (по его мнению) несправедливо прибрали к свои рукам контроль над правительством Мэйдзи В длинном письме к одному из северных соратников по клану он сравнивал настоящее правительство с колесом, которое забилось ржавчиной. Недостаточно просто смазать колесо, сперва надо ударить его железным молотком, чтобы то начало двигаться — и Сайго ясно давал понять, что, когда прийдет время, он будет готов нанести удар. [678] Само собой разумеется, что его собственная биография была незапятнанной, и после смерти он превратился в символ той человеческой чистоты, которую люди напрасно искали в своих реальных правителях.
Идеи Сайго содержали много разночтений, которые он сам, безусловно, не осознавал. Несмотря на эмоциональную привязанность к своему клану и его традициям, он был непоколебим, настаивая на том, чтобы Сацума приняла новую политику централизации. Будучи ярым сторонником старой организации вооруженных сил, основывавшейся на отрядах удельных самураев, вооруженных традиционным оружием, он решительно модернизировал армию в Сацума и других местах, ради того, чтобы Японии не надо было склоняться перед иностранцами. Будучи убежден в том, что сельское хозяйство является единственной достойной основой национальной экономики, он поддерживал официальную политику «обогащения страны и укрепления армии» ( фукоку кёхэй ), зависевшую от быстрого индустриального развития.