JК
Блокада. Книга 3 :: Чаковский Александр Борисович
Страница: 310 из 362А только я этого майора всю жизнь помнить буду – первый бой вместе принимали. Как подумаю, что его, может, и в живых нет, – всю душу переворачивает… Когда товарищ погибает – будто кусок сердца вырывают. Тебя вот, просветителя, не дай бог, убьют…
– Меня не убьют, – убежденно сказал Пастухов. – И тебя не убьют. Это я тебе как комиссар заявляю, мне все известно.
– Шуточки?.. – обидчиво проговорил Суровцев. – Ты что думаешь, я смерти, что ли, боюсь? Друга потерять страшно, боевого товарища, вот я о чем!
– В этих боях все в строю остаются – и живые и мертвые, Да и с чего ты решил Звягинцева хоронить? Я, например, уверен, что жив он. Может, сейчас где-нибудь на передовой нас с тобой вспоминает… И не то ты слово все время употребляешь: «страшно». Друга потерять не страшно, а горько. А страшно совсем другое…
– Что же?
– Фашистов на ленинградских улицах представить. Вот это действительно страшно. Помнишь, нам в политотделе дивизии гитлеровский приказ показывали? Ну, чтобы Ленинград с лица земли стереть. Чтобы все опять в первозданном виде, как до Петра. Топь и болота. Представь себе на минуту – нет Ленинграда, только гнилые испарения над болотами клубятся… Вот об этом действительно подумать страшно!
– Да что ты мне гитлеровскую пластинку проигрываешь! – с неожиданным раздражением проговорил Суровцев. – Мало ли что психу в голову втемяшится! Топь и болота! Придет время, мы его самого заставим в собственном дерьме захлебнуться!
– Такую постановку вопроса поддерживаю! – усмехнулся Пастухов.
– Меня не убьют, – убежденно сказал Пастухов. – И тебя не убьют. Это я тебе как комиссар заявляю, мне все известно.
– Шуточки?.. – обидчиво проговорил Суровцев. – Ты что думаешь, я смерти, что ли, боюсь? Друга потерять страшно, боевого товарища, вот я о чем!
– В этих боях все в строю остаются – и живые и мертвые, Да и с чего ты решил Звягинцева хоронить? Я, например, уверен, что жив он. Может, сейчас где-нибудь на передовой нас с тобой вспоминает… И не то ты слово все время употребляешь: «страшно». Друга потерять не страшно, а горько. А страшно совсем другое…
– Что же?
– Фашистов на ленинградских улицах представить. Вот это действительно страшно. Помнишь, нам в политотделе дивизии гитлеровский приказ показывали? Ну, чтобы Ленинград с лица земли стереть. Чтобы все опять в первозданном виде, как до Петра. Топь и болота. Представь себе на минуту – нет Ленинграда, только гнилые испарения над болотами клубятся… Вот об этом действительно подумать страшно!
– Да что ты мне гитлеровскую пластинку проигрываешь! – с неожиданным раздражением проговорил Суровцев. – Мало ли что психу в голову втемяшится! Топь и болота! Придет время, мы его самого заставим в собственном дерьме захлебнуться!
– Такую постановку вопроса поддерживаю! – усмехнулся Пастухов.