Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля   ::   Терц Абрам

Серого зданья гранит

Входит со мною в клинч;

Можно меня смолоть

И с потрохами съесть

Хрупкую эту плоть

(Вес – 66);

Можно меня согнуть

(От роду – 40 лет),

Можно обрушить муть

Митингов и газет;

Можно меня стереть –

Двинуть махиной всей,

Жизни отрезать треть

(Рост – 177).



– Ясен исход борьбы!…

– Время себя жалеть!

(Мышцы мои слабы),

Можно обрушить плеть,

Можно затмить мне свет,

Остановить разбег!…

Можно и можно…

Нет.

Я ведь – не человек:

(Рост – 177)

Я твой окоп, Добро,

(Вес – 66)

Я смотровая щель,

(Руки мой тонки)

Пушки твоей ядро,

(Мышцы мои слабы)

Камень в твоей праще.



Варлам Шаламов. Письмо старому другу [93]



Ты просишь меня написать о своем мнении касательно процесса Синявского и Даниэля. «Касательно» – я редко употребляю этот словесный оборот и применил его только для того, чтобы подразнить академика Виноградова, председателя комиссии экспертов на этом удивительном процессе.

Но шутки в сторону! Тема процесса, ход судопроизводства, результат суда – все, о чем ты знаешь из газет сам, не дает права шутить.

Ты удивляешься, что в зарубежных радиопередачах так мягок тон в отношении этого процесса, хотя, разумеется, процесс всколыхнул весь мир гораздо глубже, шире, больнее, ответственнее, чем во время пресловутого дела Пастернака. Это и понятно: нелепый случай с нобелевским лауреатом не затрагивал, в сущности, принципов советского общества. Тот элемент духовного террора, который был в истории с Пастернаком (чуть было не сказал: в процессе Пастернака), здесь перерос в террор физический.