Черный замок Ольшанский   ::   Короткевич Владимир

Жесткий прикус большого рта. Сребротканная чуга [97] падает широкими складками. А напротив него довольно уже зрелая женщина в черном.

Витовт Федорович Ольшанский и его сестра.

— Положите в корсту, в мед, — горько говорит женщина. — И в Кладно к бальзамировщику.

— Ты, может, и в костеле его положишь?

— Не только положу, но и пижмом [98] удостою. Он строил — ему и лежать.

— Ну ясно, вы же размиловались. А то, что он справца [99] того, что они добро мое растранжирили, что в зэшлом часе [100]

предок Петро добыл, что я добыл?

— Изменой вы его добыли. Зэлжили имя белорусское, имя Ольшанских. И жаль мне только, что я в зэшлые часы не могла придушить его в колыбели. И тебя тоже. Потому что младшей была. И это наше общее владение, кого хочу, того и кладу. И контарфект [101] над гробом его, бедного, безвременным повешу. И проусты [102] над ним месяцами петь будут, чтобы возрадовалась его душенька.

— Ну, он и тела не забывал.

— Зато ты забыл, смоковница бесплодная. Макула [103] на нашем народе, хробок, туляч [104] . Ты и с женщинами можешь только партаци [105] . Так чему удивляться, что настоящая от тебя убежала? От тебя убежала бы и косорылая.

— И не боишься?

— Чего? Лепешки пагною [106] , кучи умету [107] ?

— Ой, гляди.

— Королю я донесла бы на твои проделки, да мерзячка [108] меня берет глядеть на тебя.

И снова падает человек. И снова дикий крик. Падаю я.

Я просыпаюсь, залитый холодным потом. Настолько это живо.