JК
Чок-получок :: Белов Василий
Страница: 4 из 32Я собрал в кулак все свое самообла-дание и сказал:
- Это может быть только у нас, русских. Ни одна, например, француженка не наденет на себя то, что не нравится мужу.
Она поглядела на меня и усмехнулась:
- Ты бывал в Париже? Да? Тогда ты должен знать, что ни один француз не обратил бы на такой пустяк никакого внимания. Они уважают женщин.
- Любая француженка не станет делать прическу, которая не нравится мужу! - Мой голос вновь независимо от меня стал громче.
- Любой француз не обратит на это ровно никакого внимания. Он не стал бы грубить, он просто не так воспитан!
...Не знаю, чем бы кончилась эта сказка про белого бычка, если б не Лялька. Держа куклу за левую ногу, она стояла перед нами. Слушала и глядела то на меня, то на мать, по очереди, когда кто говорил, вернее, кричал. В ясных глазенках копилось недоумение, страх и совсем взрослая горечь, я видел это ясно и четко. У меня сжалось сердце.
- Ну, хорошо, Тонь... Сколько тебе надо на парикмахерскую? Час? Полтора?
- Ты думаешь, мне хочется в парикмахерскую? После всего этого...
- Ну ладно, - я взял Ляльку на руки.
Жена сидела у зеркала, готовясь, видимо, заплакать, что бывало с ней очень редко. Она умела заставлять себя плакать в определенное время, так же как и прекращать это. Я давно заметил: она плачет только от злости или от ущемленного самолюбия. Другие эмоции у нее появляются теперь все реже и реже.
- Это может быть только у нас, русских. Ни одна, например, француженка не наденет на себя то, что не нравится мужу.
Она поглядела на меня и усмехнулась:
- Ты бывал в Париже? Да? Тогда ты должен знать, что ни один француз не обратил бы на такой пустяк никакого внимания. Они уважают женщин.
- Любая француженка не станет делать прическу, которая не нравится мужу! - Мой голос вновь независимо от меня стал громче.
- Любой француз не обратит на это ровно никакого внимания. Он не стал бы грубить, он просто не так воспитан!
...Не знаю, чем бы кончилась эта сказка про белого бычка, если б не Лялька. Держа куклу за левую ногу, она стояла перед нами. Слушала и глядела то на меня, то на мать, по очереди, когда кто говорил, вернее, кричал. В ясных глазенках копилось недоумение, страх и совсем взрослая горечь, я видел это ясно и четко. У меня сжалось сердце.
- Ну, хорошо, Тонь... Сколько тебе надо на парикмахерскую? Час? Полтора?
- Ты думаешь, мне хочется в парикмахерскую? После всего этого...
- Ну ладно, - я взял Ляльку на руки.
Жена сидела у зеркала, готовясь, видимо, заплакать, что бывало с ней очень редко. Она умела заставлять себя плакать в определенное время, так же как и прекращать это. Я давно заметил: она плачет только от злости или от ущемленного самолюбия. Другие эмоции у нее появляются теперь все реже и реже.