JК
Да будет фикус :: Оруэлл Джордж
Страница: 189 из 257Этажом ниже юные голоса все еще выли хором:
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
Сегоднявечерком гульнем,
А у-у-утром протрезвеем!
9
Да уж, пришлось наутро протрезветь!
В тяжелой мгле забрезжило сознание, и Гордон, чуть разлепив веки, заметил непорядок со стеллажами. Во-первых, книги не стоят, а лежат стопками. Во-вторых, корешки сплошь белые; белые, глянцевые как фарфор.
Открыв глаза пошире, он шевельнулся. Движение моментально отозвалось стреляющей болью в самых разных частях тела (например, почему-то в икрах и висках). Лежал он на боку, щекой на твердокаменной подушке, под мерзким колючим одеялом, царапающим рот. И кроме острых болезненных прострелов все ныло постоянно гнетущей мукой.
Вдруг, как подброшенный, он скинул одеяло и сел – полицейская камера! В ту же секунду желудок свело спазмами, кое-как Гордон дополз до стоявшего в углу унитаза, его несколько раз вырвало.
Затем минуты такой боли, когда казалось, что вот-вот придет конец: жилы лопнут, череп взорвется. Ноги подкашивались, свет жег глаза потоком раскаленной лавы. Сев на краю койки и обхватив голову руками, Гордон постепенно приходил в себя. Камера метра два на четыре, узким глубоким колодцем. Стены до самого потолка облицованы белой чистейшей плиткой. И как это они умудряются мыть ее там, наверху? Из шланга, что ли? В одном торце высокое оконце с сеткой, в другом, над дверью, защищенная решеткой лампочка. Койку изображает откидная полка, в железной, покрашенной зеленой краской двери глазок с наружным откидным щитком.
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
Сегоднявечерком гульнем,
А у-у-утром протрезвеем!
9
Да уж, пришлось наутро протрезветь!
В тяжелой мгле забрезжило сознание, и Гордон, чуть разлепив веки, заметил непорядок со стеллажами. Во-первых, книги не стоят, а лежат стопками. Во-вторых, корешки сплошь белые; белые, глянцевые как фарфор.
Открыв глаза пошире, он шевельнулся. Движение моментально отозвалось стреляющей болью в самых разных частях тела (например, почему-то в икрах и висках). Лежал он на боку, щекой на твердокаменной подушке, под мерзким колючим одеялом, царапающим рот. И кроме острых болезненных прострелов все ныло постоянно гнетущей мукой.
Вдруг, как подброшенный, он скинул одеяло и сел – полицейская камера! В ту же секунду желудок свело спазмами, кое-как Гордон дополз до стоявшего в углу унитаза, его несколько раз вырвало.
Затем минуты такой боли, когда казалось, что вот-вот придет конец: жилы лопнут, череп взорвется. Ноги подкашивались, свет жег глаза потоком раскаленной лавы. Сев на краю койки и обхватив голову руками, Гордон постепенно приходил в себя. Камера метра два на четыре, узким глубоким колодцем. Стены до самого потолка облицованы белой чистейшей плиткой. И как это они умудряются мыть ее там, наверху? Из шланга, что ли? В одном торце высокое оконце с сеткой, в другом, над дверью, защищенная решеткой лампочка. Койку изображает откидная полка, в железной, покрашенной зеленой краской двери глазок с наружным откидным щитком.