Да будет фикус   ::   Оруэлл Джордж

На посту редактора «Антихриста» он считал долгом ободрять поникших стихотворцев, и это сделалось его второй натурой. Его не раздражало, не тянуло допытываться, почему Гордон «не может» писать, почему «не могут» все другие и почему, когда они все-таки могут, сила творений их напоминает стук горошины в огромном барабане. Грустно, сочувственно он произнес:

– Да, пожалуй, не лучшие времена для поэзии.

– Уж это точно.

Гордон, помрачнев, поддал ногой камешек. Вопрос насчет поэмы напомнил о холодной противной комнате, о кипе измаранных листов за фикусом.

– Пишешь и пишешь! А какого хрена? – резко заговорил он. – Корпишь, чиркаешь, нервы себе треплешь, а для кого? Кому сегодня нужны стихи? Блоху дрессировать и то бы больше толка.

– Нет-нет, зачем же падать духом. В наши дни то, что вы делаете, необыкновенно важно для самой поэтической среды. Например, ваши «Мыши».

– Мои «Мыши»! Тошнит меня от них!

Представилась своя скверненькая, убого изданная книжонка; полсотни недоразвитых стишков, зародыши в лабораторных банках с ярлычками. «Столь много нам обещающий», ага. Продано сто пятьдесят три экземпляра, остальное в уценку. Нахлынула знакомая каждому автору волна презрения, даже ненависти к сделанной вещи.

– Дохлятина! Кучка протухшей, никому не нужной дряни.

– Ну, мне кажется, спрос на книги вообще упал, а на поэзию особенно. Слишком большая конкуренция.

– Я не об этом. Изначально мои стишки дохлятина. Безжизненно, бескровно, несъедобно.