Дневник сломанной куклы   ::   Катерли Нина

Некоторые - совсем живые, из плоти и крови. Вон Пушкин, смуглый, курчавый, белозубый, о чем-то оживленно говорит по-французски, слышен голос. Катя подошла и дотронулась до руки - теплая. Пушкин даже головы не повернул, улыбался собеседнику. А тот - бородатый, в длинной холщовой рубахе. Кустистые брови... Ну, конечно! Лев Николаевич Толстой! Посматривает исподлобья. А вокруг еще фигуры, такие же яркие, подвижные. Много знакомых лиц - вон тот, высокий... кто это? Президент Кеннеди. А ту даму Катя не узнает, зато все остальные почтительно с нею раскланиваются... Может, королева Виктория? А офицер?.. Незнакомый. Маленький, лицо злое. Резко хохочет, вообще неприятный. Это же Лермонтов, вот это кто! Как на балу - стоят небольшими группами, переговариваются. А среди них - другие как бы люди, тоже цветные и объемные, но - полупрозрачные и, похоже, бестелесные. Пожалуйста - Лермонтов нахально прошел сквозь беседующую особу в кринолине, а она даже не заметила. А вон - совсем еле различимые. Тени. Посмотришь - нет никого, только воздух дрожит, как над асфальтом в жару, а вгляделась - силуэт, можно даже рассмотреть черты лица. "Почему?" - спросила Катя у кого-то, кто все время был рядом. "Это зависит от тех, на Земле. Если помнят, говорят, спорят, пишут книги, тогда... Чем больше людей вспоминает, тем ярче, плотней, объемней. Живее". - "А эти?" - она смотрела на полупрозрачных. "Соответственно. Их вспоминают реже". - "А вон те, там?.." Только что мелькнувший силуэт, контур, вдруг исчез. Растворился. "Этот скоро умрет.