JК
Домой на побывку :: Можаев Борис Андреевич
Страница: 14 из 17В сноху тарелкойбросил. Сноха с ребенком сидела. А ведь у него сын не простой человек – кредитным инспектором работает. Вот об чем напиши.
– Господи, какие страсти принимают! Какие страсти! А из-за чего? – сказала тетя Марфута.
Петр Иванович вдруг рассмеялся:
– Где похороны, Елизавета Максимовна сразу венок хватать. И передом идет.
– Она и свадьбу не пропускает, – сказала Настя. – Кто идет из зака, они с Веркой Сипатой веревку протягивают: давай поллитру!
– Кому хочется с дураками связываться, – ответила тетя Марфута. – Когда хорошие люди погибают, и то никому нет дела. Вон Валерка Панков. Какой парень погиб! А через чего?
– И он через пьянство, – отозвалась тетя Соня.
– Нет, бабы, нет. Пьянство вы сюда не впутывайте, – замотала головой Настя. – Валерий Панков погиб через суеверию.
– Через какое еще суеверие? – прыснула Муся.
Она примостилась на уголке стола и поклевывает с тарелки, как залетная курочка, – носик вострый, глаза круглые, бойкие и смеется как-то округло, рассыпчатым горошком: «Ко-ко-ко-ко!»
– А ты не смейся! – одернула ее Настя. – Не знаешь – и молчи! Его при жизни записали в поминащее. Жена, Шурка, записала. А теща ездила в Пугасово, в церковь, земле предавать. По нему, по живому, службу заупокойную вели. И навалилась на меня, говорил он, тоска. Ну, деваться некуда. Вот он и ахнул себя из ружья.
– А я вам говорю – тут ревность причиною. И больше ничего, – настаивала Муся.
– Господи, какие страсти принимают! Какие страсти! А из-за чего? – сказала тетя Марфута.
Петр Иванович вдруг рассмеялся:
– Где похороны, Елизавета Максимовна сразу венок хватать. И передом идет.
– Она и свадьбу не пропускает, – сказала Настя. – Кто идет из зака, они с Веркой Сипатой веревку протягивают: давай поллитру!
– Кому хочется с дураками связываться, – ответила тетя Марфута. – Когда хорошие люди погибают, и то никому нет дела. Вон Валерка Панков. Какой парень погиб! А через чего?
– И он через пьянство, – отозвалась тетя Соня.
– Нет, бабы, нет. Пьянство вы сюда не впутывайте, – замотала головой Настя. – Валерий Панков погиб через суеверию.
– Через какое еще суеверие? – прыснула Муся.
Она примостилась на уголке стола и поклевывает с тарелки, как залетная курочка, – носик вострый, глаза круглые, бойкие и смеется как-то округло, рассыпчатым горошком: «Ко-ко-ко-ко!»
– А ты не смейся! – одернула ее Настя. – Не знаешь – и молчи! Его при жизни записали в поминащее. Жена, Шурка, записала. А теща ездила в Пугасово, в церковь, земле предавать. По нему, по живому, службу заупокойную вели. И навалилась на меня, говорил он, тоска. Ну, деваться некуда. Вот он и ахнул себя из ружья.
– А я вам говорю – тут ревность причиною. И больше ничего, – настаивала Муся.