Дознание   ::   Куприн Александр Иванович

Байгузин поднял глаза, поглядел на переводчика тем немигающим и печальным взглядом, каким смотрит на своего хозяина маленькая обезьянка, и проговорил быстро, хриплым и равнодушным голосом:

- Мухамет Байгузин.

- Точно так, ваше благородие, Мухамет Байгузин, - доложил переводчик.

- Спроси его, _взял_ он у Есипаки голенища?

Подпоручик опять убедился в своей неопытности и малодушии, потому что из какого-то стыдливого и деликатного чувства не мог выговорить настоящее слово "украл".

Кучербаев снова поворотился и заговорил, на этот раз вопросительно и как будто бы с оттенком строгости. Байгузин поднял на пего глаза и опять промолчал. И на все вопросы он отвечал таким же печальным молчанием.

- Не хочет говорить, - объяснил переводчик.

Офицер встал, прошелся задумчиво взад и вперед по комнате и спросил:

- А по-русски он совсем ничего не понимает?

- Понимает, ваше благородие. Он даже говорить может. _Эй! Харандаш, карали минга_ [приятель, смотри на меня (татарск.)], - обратился он опять к Байгузину и заговорил по-татарски что-то длинное, на что Байгузин отвечал только своим обезьяньим взглядом. - Никак нет, ваше благородие, не хочет.

Наступило молчание; подпоручик еще раз прошелся из угла в угол и вдруг закричал со злостью на переводчика:

- Иди. Ты мне больше не нужен... Ступай, ступай!

Когда Кучербаев ушел, Козловский еще долго ходил из угла в угол вдоль своей единственной комнаты. В трудные минуты жизни он всегда прибегал к этому испытанному средству.