Евдокия   ::   Панова Вера Федоровна

Но иногда ему изменяло его рассудительное отношение к жизни, он начинал раздражаться по пустякам и покрикивать на людей. "Спокойно, спокойно! - говорил он себе. Это ведь только начало, впереди еще много чего будет, побереги нервы давай!" - и опять срывался. Чаще всего его сердили эвакуированные, которые всё на что-то жаловались и чего-то просили. Он раздражался и повышал голос, а потом ему становилось стыдно: вспоминал, что эти люди оставили свои жилища, друзей и многие семью, что вот у этого человека, на которого он сейчас кричал, дети, жена и мать за тысячи километров отсюда, в осажденном городе, - может, умерли от голода и холода, может, их изувечила бомба, - а он-то, человек, стоит у станка и работает... И Евдоким говорил отчаянным голосом:

- Ну, не обижайся. Ладно, поговорю с директором, поищем тебе новое жилье...

Встречаясь иногда на заводе с Натальей, он наскоро перебрасывался с ней парой слов - что пишет Николай, как дети... Однажды заметил, что она исхудала и пожелтела; пригляделся - а у нее на виске седые волосы... Евдоким спросил:

- Ты чего такая?

Она нахмурилась:

- Такая, как все.

- Что мужик пишет?

- Ничего особенного. Жив.

- Ты детей к нам приводи. Пусть у нас живут.

- Хорошее дело. Нарожала да матери спихну?

- А ты давай не разговаривай! - закричал он, уже убегая. - Давай приводи, сказано тебе!

День и ночь дымили трубы Кружилихи.

Шли на запад сквозь пургу эшелоны с танками и орудиями.