JК
Фармазон :: Личутин Владимир Владимирович
Страница: 240 из 504Закачу свадьбу до небес и выше, чего жалеть, все мое… Мо-е-е… Пять, нет, десять олешков заколю, напою деревню, чтоб до блевотины, всех в подстолье уложу. Век помнить будут. Кто указчик, кто-о? Всех отряхну…
И после, уже в чуме Прошки Явтысого, словно безумье одолело. Всю неделю пил обжигающий черева спирт, ледяной и густой, настоявшийся на затяжных холодах, строгал мерзлую оленину у самых губ, не боясь обрезаться, строгал ножом ловко, будто заправский самоедина, и строганина, мешаясь со спиртом, вспенивала кровь. «Женюсь… Прошка, самоедина косоглазая, женюсь», – кричал Мишка Крень, выкатываясь из чума в снег. Ему хотелось кочевряжиться, повыхаживаться над ближним, сделать ему салазки, чтоб в яви почувствовать собственную силу и возможности, испытать чего-то необыкновенного, что должно было явиться после долгой и постной жизни. «А она хороша, жизнь-жестянка, хороша, паскуда!» И прежде бывал буен Мишка Крень, характерен и неуступчив до зубовного скрежета, но обычно весь норов его уходил в тягловую лямку, в тяжкую мозольную работу, в маетную будничную ломоту, когда вся неприкаянная злоба выходила через матюки и пот. А нынче сам себе хозяин, сам себе голова, и как, оказывается, прекрасно и чудно быть при богатой мошне, когда золотая пятерка, брошенная в пригоршню самоеду, напрочь меняет и перекрашивает жизнь. Мужик торопился насладиться новым своим положением, словно уже слышал роковой упреждающий знак.
И после, уже в чуме Прошки Явтысого, словно безумье одолело. Всю неделю пил обжигающий черева спирт, ледяной и густой, настоявшийся на затяжных холодах, строгал мерзлую оленину у самых губ, не боясь обрезаться, строгал ножом ловко, будто заправский самоедина, и строганина, мешаясь со спиртом, вспенивала кровь. «Женюсь… Прошка, самоедина косоглазая, женюсь», – кричал Мишка Крень, выкатываясь из чума в снег. Ему хотелось кочевряжиться, повыхаживаться над ближним, сделать ему салазки, чтоб в яви почувствовать собственную силу и возможности, испытать чего-то необыкновенного, что должно было явиться после долгой и постной жизни. «А она хороша, жизнь-жестянка, хороша, паскуда!» И прежде бывал буен Мишка Крень, характерен и неуступчив до зубовного скрежета, но обычно весь норов его уходил в тягловую лямку, в тяжкую мозольную работу, в маетную будничную ломоту, когда вся неприкаянная злоба выходила через матюки и пот. А нынче сам себе хозяин, сам себе голова, и как, оказывается, прекрасно и чудно быть при богатой мошне, когда золотая пятерка, брошенная в пригоршню самоеду, напрочь меняет и перекрашивает жизнь. Мужик торопился насладиться новым своим положением, словно уже слышал роковой упреждающий знак.