Фармазон   ::   Личутин Владимир Владимирович

Парнишка догадывался, что говорят о нем, и угольной черноты глаза его возбужденно и вызывающе блестели: в эти мгновения он гордился собой, вовсе не видя за собою вины. И когда уводили от самолета по бетонной, зеркально блестящей от дождя полосе, он, почти скрытый спинами дюжих конвойных, вдруг споткнулся и беззащитно, испуганно оглянулся на них, потом сложил тонкие руки за спиною, словно уже заключенный в одиночку и готовый ко всему, по-стариковски зашаркал ботинками. Странно было все, дико и странно. «Значит, все держится на страхе? Зарежут, отомстят, засудят, накажут по службе, лишат премии, задавит машина, вынырну – не вынырну, посадят в тюрьму, изнасилуют, оштрафуют, измучит безденежье, дети не пойдут – иль насеется их тьма, полные лавки, дождь прибьет покосы, солнце выжжет пашню, война и мор, холод и пекло, холера, инфаркт, одиночество, ночь, смерть – Боже, сколько их на одного человека, всевозможных страхов и боязней: эта громадная мрачная толпа сгрудилась у твоего порога и только ждет случая, чтобы придавить поникшую выю, унизить, растоптать. Но жив человек, жив курилка, тянет лямку, радуясь всему, – и плодит, плодит. Пусть живут страхи, пусть, ибо страшнее всего хаос освобожденной, ничего не боящейся толпы, лишенной страхов и жалостей. Какой он будет, человек, во всеобщей свободе и стихии разгула? Боимся потрафить себе, тому зверю, что притаился во плоти, притих с кольцом в ноздре и тяжеленной цепью наказаний: будто душно нам, темно, до невозможности хотим свободы, туманной непонятной воли. А ну, коли освободимся? Тогда злому бесстыдному человеку настанет кровавый праздник.