Ганя   ::   Сенкевич Генрик

Совесть говорит мне, что это благородно, и вы, отец, не станете этого отрицать; а если это так, я не верю, что вы запретите мне совершить благородный поступок, не верю, отец, не верю! Помните, отец, Ганя обижена, и я его вызвал, я дал слово! Знаю, что я еще не взрослый, но разве подросток не должен быть так же горд и так же дорожить своей честью, как взрослый? Я послал ему вызов, я дал ему слово, а вы сами не раз меня учили, что честь — это первая заповедь шляхтича. Я дал слово, отец! Ганя обижена, честь нашего дома запятнана, и я дал слово, отец! Отец!

Чуть не с мольбой я приник губами к его руке и расплакался, как дитя; он слушал меня, и понемногу суровое лицо его становилось все мягче, все ласковее, он поднял глаза к небу, и тяжелая, крупная, поистине отцовская слеза упала мне на лоб. В душе его происходила тяжелая борьба: я был зеницей его ока, он любил меня больше всего на свете и трепетал за мою жизнь; наконец он склонил убеленную сединами голову и тихо, чуть слышно промолвил:

— Да благословит тебя бог твоих отцов. Иди, мой мальчик, иди драться с татарином.

Мы бросились друг другу в объятия. Отец прижал меня к своей груди и долго-долго не отпускал. Потом, оправившись от волнения, сказал мне твердо и вместе с тем весело:

— Но ты уж дерись, мальчик, так, чтобы небу было жарко!

Я поцеловал ему руку, а он спросил:

— На саблях или на пистолетах?

— Он будет выбирать.

— А секунданты?

— Без секундантов. Я доверяю ему, а он мне.