JК
История любовная :: Шмелев Иван Сергеевич
Страница: 36 из 338И сказала: «Боже, какой вы сильный!» Ясно, физиология… А когда попросил локон… – чудесные волосы, как шелк!… – так взглянула необыкновенно…! Сказала: «Боже, какой же вы романтист!»
– Такого слова нет «романтист!» Романист?
– Отлично помню, что «романтист!» Романист – это который романы пишет, а…
– Надо сказать – романтик! А не романтист!… Не понимаю, какое у ней развитие, если… романтист?!.
– А – гимна-зист?! Можно как угодно… Главное, замечательно красива, и все движения… Здорово в нее врезался!… Македонов говорит… пожалуй, клюнет! Пожалуй, может начаться… связь!… – шепотом сказал Женька, вытаращил глаза, и меня охватило жутью.
– Значит, ты будешь, Женька… семейной жизнью, с ней!… – спросил я его, жалея и стараясь себе представить, как это может выйти. – Переедешь к ней? Мать, пожалуй, не согласится…
– Не семейная жизнь, а просто… связь! – посмотрел он на потолок растерянно, и мне показалось, что он боится. – Немножко жутковато, как это может получиться… А Македош-ка говорит – пустяки! Главное, не робей! Ну… все равно. Ничего не поделаешь…
Он прошелся по комнате, в волнении потирая руки, задумчиво посмотрел в окно, на воробьев, прыгавших и оравших в тополе, и, что-то решив, сказал:
– «А компас показывал на Север!»
Взглянул на истертые серебряные часики с ключиком, от отца, – и тревожно сказал: пора! Я понял, что у него свиданье, и сердце мое заныло ревностью.
– Теперь ты, пожалуй… и заходить не будешь! – сказал я в тополь, удерживая губы.
– Нет, почему же… – сказал он неопределенно, разглядывая себя в зеркальце, – все-таки буду заходить…
Он так раздувал шею, выпячивая кадык и так втискивал в плечи голову, что набежали под щеки складки и лицо стало – «как у полковника».
– Такого слова нет «романтист!» Романист?
– Отлично помню, что «романтист!» Романист – это который романы пишет, а…
– Надо сказать – романтик! А не романтист!… Не понимаю, какое у ней развитие, если… романтист?!.
– А – гимна-зист?! Можно как угодно… Главное, замечательно красива, и все движения… Здорово в нее врезался!… Македонов говорит… пожалуй, клюнет! Пожалуй, может начаться… связь!… – шепотом сказал Женька, вытаращил глаза, и меня охватило жутью.
– Значит, ты будешь, Женька… семейной жизнью, с ней!… – спросил я его, жалея и стараясь себе представить, как это может выйти. – Переедешь к ней? Мать, пожалуй, не согласится…
– Не семейная жизнь, а просто… связь! – посмотрел он на потолок растерянно, и мне показалось, что он боится. – Немножко жутковато, как это может получиться… А Македош-ка говорит – пустяки! Главное, не робей! Ну… все равно. Ничего не поделаешь…
Он прошелся по комнате, в волнении потирая руки, задумчиво посмотрел в окно, на воробьев, прыгавших и оравших в тополе, и, что-то решив, сказал:
– «А компас показывал на Север!»
Взглянул на истертые серебряные часики с ключиком, от отца, – и тревожно сказал: пора! Я понял, что у него свиданье, и сердце мое заныло ревностью.
– Теперь ты, пожалуй… и заходить не будешь! – сказал я в тополь, удерживая губы.
– Нет, почему же… – сказал он неопределенно, разглядывая себя в зеркальце, – все-таки буду заходить…
Он так раздувал шею, выпячивая кадык и так втискивал в плечи голову, что набежали под щеки складки и лицо стало – «как у полковника».