Изгнание   ::   Фейхтвангер Лион

И Гейльбрун снова перешел на отеческий тон умудренного жизненным опытом человека: - Однако раз уж мы пишем для такого читателя и раз мы, к сожалению, от него зависим, втолковывал он своему коллеге, - мы не можем помещать вещи, вроде новеллы вашего Майзеля. Вполне допускаю, что она неплоха, с досады я не обратил внимания на ее достоинства. Но впредь будьте поосторожнее с таким опасным материалом, даже если он высокого качества.

- Я не считал эту новеллу опасной, - наивно, чуть ли не виновато сказал Траутвейн. - Ужасно трудно привыкнуть к мысли, что и среди нас так много дураков.

- Надо, однако, привыкать. - Гейльбрун пожал плечами. - У них там дураков девяносто девять процентов, а у нас - девяносто пять. - Он сгорбился, стал прежним, всегда усталым Гейльбруном. - Откровенно говоря, все складывается не так, как нужно бы, - грустно сказал он. - Наш Гингольд, сами знаете, немного прижимист. Может быть, лучше было бы, когда я создавал "Парижские новости", остановить свой выбор на другом финансисте. Но на любое дело вы раздобудете средства легче, чем на литературу побежденных. Ведь Гингольд дал деньги на "Парижские новости" не ради моих прекрасных глаз. И не во имя правды, а чистогана ради. Он человек осторожный, и стоит двум-трем читателям выразить недовольство, как у него уже поджилки трясутся.

Тяжелым, негнущимся шагом Гейльбрун подошел к софе, медленно на нее опустился; было заметно, что ему за шестьдесят.

- Мне нелегко, дорогой Траутвейн, - сказал он. - Будь я волен поступать по своему усмотрению, я был бы сговорчивее.