JК
Изгнание :: Фейхтвангер Лион
Страница: 922 из 1047Возможно, что для грядущих поколений ни имя Альбрехта Дюрера, ни имя Адольфа Гитлера не будет воплощением облика этого города, а вот имя большого нюрнбергского мастера Фейта Штосса воплотит его: днем Фейт Штосс творил искусство ради искусства, а ночью пользовался своим искусством, чтобы подделывать ценные бумаги.
Все, что Зепп в эти дни думал, чувствовал, все, чем он жил, он переливал в свою музыку. Это была счастливая работа. Все "приходило". О "Зале ожидания" уже никакой Черниг не скажет, что это опиум, и никакая Анна не станет уверять, что от этой вещи еще "пахнет потом". В его новой симфонии - ни намека на академическое, тяжелое великолепие "Ада", эта музыка живет. "Кричи, искусство, кричи и горюй"; да, его искусство кричало, горевало, оно обвиняло, и эти обвинения нельзя будет не услышать.
Зепп ликовал, он ощущал в себе великую силу уверенности.
В эти дни он где-то прочитал, что один из нацистских бонз отдал приказ Филармонии организовать для него застольную музыку. И вот, когда филармонический оркестр под управлением Леонарда Римана играл для бонзы и его гостей, сидевших за столом, бонза послал одного из своих адъютантов сказать Риману, чтобы потише играли, громкая музыка мешает, мол, застольным разговорам. Зепп Траутвейн не имел возможности убедиться в достоверности этого эпизода, но он представил себе лицо Римана в ту минуту, когда ему передали приказ хозяина дома, представил себе, как Риман после некоторых колебаний все-таки подчинился, как возмутил его приказ хамов играть потише и как он страдал от сознания своего бессилия. Зеппу было жалко Римана. Но кто заставлял Римана оставаться у хамов?
Он, Зепп, во всяком случае, сидит здесь, в Париже, и пишет "Зал ожидания".
Все, что Зепп в эти дни думал, чувствовал, все, чем он жил, он переливал в свою музыку. Это была счастливая работа. Все "приходило". О "Зале ожидания" уже никакой Черниг не скажет, что это опиум, и никакая Анна не станет уверять, что от этой вещи еще "пахнет потом". В его новой симфонии - ни намека на академическое, тяжелое великолепие "Ада", эта музыка живет. "Кричи, искусство, кричи и горюй"; да, его искусство кричало, горевало, оно обвиняло, и эти обвинения нельзя будет не услышать.
Зепп ликовал, он ощущал в себе великую силу уверенности.
В эти дни он где-то прочитал, что один из нацистских бонз отдал приказ Филармонии организовать для него застольную музыку. И вот, когда филармонический оркестр под управлением Леонарда Римана играл для бонзы и его гостей, сидевших за столом, бонза послал одного из своих адъютантов сказать Риману, чтобы потише играли, громкая музыка мешает, мол, застольным разговорам. Зепп Траутвейн не имел возможности убедиться в достоверности этого эпизода, но он представил себе лицо Римана в ту минуту, когда ему передали приказ хозяина дома, представил себе, как Риман после некоторых колебаний все-таки подчинился, как возмутил его приказ хамов играть потише и как он страдал от сознания своего бессилия. Зеппу было жалко Римана. Но кто заставлял Римана оставаться у хамов?
Он, Зепп, во всяком случае, сидит здесь, в Париже, и пишет "Зал ожидания".