Тайна Кутузовского проспекта   ::   Семенов Юлиан Семенович

Тюрьма обрекает на долгую жизнь — до объявления приговора или звука шарнирно-падающей гильотины… В тюрьме, в нашей тюрьме, никогда и никто не может кончить с собой, — слишком это сладко для узника, он не вправе распоряжаться ничем, а уж тем более своей жизнью… Вы боитесь меня до сих пор, да?

М а р т а. Да. Я даже страшусь сказать старому генералу, что вы живы… Он один не боится вас…

П а л а ч. У него порвется сердце, если вы скажете, что я жив… Вы слишком добры, чтобы сказать ему об этом…

М а р т а. Но я все чаще и чаще думаю написать о вас в прокуратуру… Наверное, я сделаю это…

П а л а ч. Можете… Только после того, как выйдет наша книга. Вы же понимаете, что закон обратной силы не имеет, да и доказать вы ничего не сможете… Мы были гражданами одного рейха, молились одному богу — вы в камере, я в кабинете, нельзя уйти от себя, Марта…

М а р т а. Во всем виновата Система?

П а л а ч. Только она. И чем скорее мы это поймем, тем будет лучше для будущего. Люди рождаются ангелами, дьяволом их делает наша Система, с нее и спрос… »

Сорокин вымарал слово «наша», крикнул Пшенкину, разливавшему кофе по чашкам:

— Борисочка, душа моя, ну что же тебя так в русизмы тянет? Ты уж, пожалуйста, ближе к подлиннику будь, у тебя не немцы говорят, а наши люди… Слышишь меня?

— Слышу, — ответил Пшенкин каким-то иным, потухшим голосом; он вошел в комнату с хохломским подносом и, поставив перед Сорокиным чашку крепчайшего кофе, добавил: — Очень хорошо слышу.