JК
Кажется, со мной пойдут в разведку... :: Васильев Борис Львович
Страница: 117 из 119 — Я тебе нравлюсь?
— Очень, Аня.
— И ты не врешь?
— Нет. Я говорю правду. Я мог бы сказать, что влюбился…
— Не надо! — Она резко поворачивается, глаза ее сияют. — Пойдем в больницу.
И протягивает мне руку. Так, взявшись за руки, мы выходим из сарая. И носом к носу сталкиваемся со стариком: он в упор смотрит на нас тяжелым коровьим взглядом.
— Доброе утро, — растерянно бормочу я.
Старик молчит. И Аня молчит тоже, только крепко сжимает мне руку и идет прямо на деда. Он отступает, пропуская нас, и тут я замечаю, что из-за плетня на нас смотрят две бабы. И тоже молчат. И мы идем как сквозь строй.
Мы проходим двор, перед калиткой Аня оказывается впереди, и только теперь я вижу ее измятые брюки и соломинки в волосах.
На улице, уже отойдя от дома, мы останавливаемся. Аня по-прежнему держит меня за руку, но смотрит в сторону, чтобы я не видел ее глаз.
— Вот. — Она мучительно улыбается. — Доброе утро, товарищи.
— Аня, что ты? — Я знаю, что с ней. Знаю, что с нами, и все равно говорю. — Что случилось, Аня?
— Ничего. — Нижняя губа ее начинает непроизвольно дрожать. — Пойду домой.
— А… мы же хотели в больницу?
— И ведь ничего не объяснишь, — вдруг горько говорит она. — Ничегошеньки не докажешь, и не надо же ничего доказывать.
— Но это же… Это же нехорошо.
— Ох, Гена, Гена, не знаешь ты нашей деревни! — почти со стоном произносит она и решительно высвобождает руку. — Хорошо, что я сегодня уезжаю.
— Очень, Аня.
— И ты не врешь?
— Нет. Я говорю правду. Я мог бы сказать, что влюбился…
— Не надо! — Она резко поворачивается, глаза ее сияют. — Пойдем в больницу.
И протягивает мне руку. Так, взявшись за руки, мы выходим из сарая. И носом к носу сталкиваемся со стариком: он в упор смотрит на нас тяжелым коровьим взглядом.
— Доброе утро, — растерянно бормочу я.
Старик молчит. И Аня молчит тоже, только крепко сжимает мне руку и идет прямо на деда. Он отступает, пропуская нас, и тут я замечаю, что из-за плетня на нас смотрят две бабы. И тоже молчат. И мы идем как сквозь строй.
Мы проходим двор, перед калиткой Аня оказывается впереди, и только теперь я вижу ее измятые брюки и соломинки в волосах.
На улице, уже отойдя от дома, мы останавливаемся. Аня по-прежнему держит меня за руку, но смотрит в сторону, чтобы я не видел ее глаз.
— Вот. — Она мучительно улыбается. — Доброе утро, товарищи.
— Аня, что ты? — Я знаю, что с ней. Знаю, что с нами, и все равно говорю. — Что случилось, Аня?
— Ничего. — Нижняя губа ее начинает непроизвольно дрожать. — Пойду домой.
— А… мы же хотели в больницу?
— И ведь ничего не объяснишь, — вдруг горько говорит она. — Ничегошеньки не докажешь, и не надо же ничего доказывать.
— Но это же… Это же нехорошо.
— Ох, Гена, Гена, не знаешь ты нашей деревни! — почти со стоном произносит она и решительно высвобождает руку. — Хорошо, что я сегодня уезжаю.