JК
Когда боги глухи :: Козлов Вильям Федорович
Страница: 129 из 876 – Как говорила бабушка Ефимья, не тот отец, кто родил тебя, а тот, кто воспитал!
– Я не уверен, что очень уж хорошо тебя воспитал… – заметил Федор Федорович. Чувствовалось, что ему тяжело дается этот разговор. Он не смотрел на Вадима, желваки ходили на его впалых щеках.
– Чего ты о нем вспомнил? – спросил Вадим. Он и впрямь не мог взять в толк: чего это Казаков об отце заговорил?
– Мне пора, – тяжело поднялся Федор Федорович с крыльца. – Иди обедать, мать звала.
Длинный, действительно чем-то напоминавший костыль, как его называли в Андреевке, Казаков, не заходя домой, широко зашагал по тропинке к калитке. Вадим вспомнил, как они вдвоем ходили в Андреевке в баню: отец мерно шагает впереди, широко расставляя свои длинные ноги циркули, а он, Вадим, вприпрыжку семенит рядом, чтобы не отстать. Говорят, что в Великополе всего трое таких высоких, как Федор Федорович. И все – железнодорожники.
Не вспомни Казаков о «сыщике», как он назвал Кузнецова, возможно, ничего бы и не случилось: Вадим снова поступил бы куда-нибудь на работу, может, даже в фотографию, чтобы не быть обузой родителям, но тут пришло из Андреевки письмо: Ефимья Андреевна сообщала, что живет нормально, не болеет, зарезала драчливого петуха, запасла брусники, черники, малины, так что для дорогих гостей варенья достаточно… Письмо написала квартирантка Анфиса. В конверт был вложен еще один листок в клетку – это было письмо от Василисы Красавиной. Она сообщала, что живет на Лиговке в Ленинграде, в той самой квартире, где до войны проживал Иван Васильевич с сестрой.
– Я не уверен, что очень уж хорошо тебя воспитал… – заметил Федор Федорович. Чувствовалось, что ему тяжело дается этот разговор. Он не смотрел на Вадима, желваки ходили на его впалых щеках.
– Чего ты о нем вспомнил? – спросил Вадим. Он и впрямь не мог взять в толк: чего это Казаков об отце заговорил?
– Мне пора, – тяжело поднялся Федор Федорович с крыльца. – Иди обедать, мать звала.
Длинный, действительно чем-то напоминавший костыль, как его называли в Андреевке, Казаков, не заходя домой, широко зашагал по тропинке к калитке. Вадим вспомнил, как они вдвоем ходили в Андреевке в баню: отец мерно шагает впереди, широко расставляя свои длинные ноги циркули, а он, Вадим, вприпрыжку семенит рядом, чтобы не отстать. Говорят, что в Великополе всего трое таких высоких, как Федор Федорович. И все – железнодорожники.
Не вспомни Казаков о «сыщике», как он назвал Кузнецова, возможно, ничего бы и не случилось: Вадим снова поступил бы куда-нибудь на работу, может, даже в фотографию, чтобы не быть обузой родителям, но тут пришло из Андреевки письмо: Ефимья Андреевна сообщала, что живет нормально, не болеет, зарезала драчливого петуха, запасла брусники, черники, малины, так что для дорогих гостей варенья достаточно… Письмо написала квартирантка Анфиса. В конверт был вложен еще один листок в клетку – это было письмо от Василисы Красавиной. Она сообщала, что живет на Лиговке в Ленинграде, в той самой квартире, где до войны проживал Иван Васильевич с сестрой.