JК
Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца :: Приставкин Анатолий Игнатьевич
Страница: 20 из 51Но тут же добавил: — Недолго. А остальные… Эти… Из шайки-лейки… Замолкни, и марш в зону!
Словечки «замолкни» и «в зону», мы знали, его любимые. Как ни странно, они не отдаляли Чушку от нас, а, наоборот, приближали, делали почти своим. Эта ведь были и наши слова. Из нашей жизни. Кукушата, осчастливленные свободой, громко покатились к дверям и пропали. Лишь Мотя оглянулся на меня и сделал знак, понятный всем Кукушатам — палец поднесен ко рту — мол, мы с тобой, кричи, откликнемся!
Директор, помедлив в дверях — а вдруг без него не обойтись, — убрался с неохотой из своего кабинета.
Я точно знал, что он будет подслушивать. А может, и не будет, все-таки свинья ему дороже какого-то бессмысленного разговора одного из нас, Кукушкиных, с приезжей и, видать, сумасшедшей бабой.
Я тоже стоял и глазел на дверь. А куда мне еще глядеть? Меня вроде арестовали, одного из всех, я и стоял, как арестованный, то есть терпеливо ждал, что могут со мной еще сделать.
А женщина села в директорское кресло и достала папиросы из той же самой сумочки. Господи, и папиросы там тоже были! Знал бы Шахтер, он сам свистнул бы сумочку, не дожидаясь всяких манипуляций Бесика.
Женщина закурила папироску и попросила меня тоже сесть. В кабинете был стул.
— Да садись же! Ближе, ближе… Я не кусаюсь…
Я присел на краешек стула, но не так близко, как она просила.
«Ах, тетенька, — не держали бы вы меня…» — подумалось с тоской.
Словечки «замолкни» и «в зону», мы знали, его любимые. Как ни странно, они не отдаляли Чушку от нас, а, наоборот, приближали, делали почти своим. Эта ведь были и наши слова. Из нашей жизни. Кукушата, осчастливленные свободой, громко покатились к дверям и пропали. Лишь Мотя оглянулся на меня и сделал знак, понятный всем Кукушатам — палец поднесен ко рту — мол, мы с тобой, кричи, откликнемся!
Директор, помедлив в дверях — а вдруг без него не обойтись, — убрался с неохотой из своего кабинета.
Я точно знал, что он будет подслушивать. А может, и не будет, все-таки свинья ему дороже какого-то бессмысленного разговора одного из нас, Кукушкиных, с приезжей и, видать, сумасшедшей бабой.
Я тоже стоял и глазел на дверь. А куда мне еще глядеть? Меня вроде арестовали, одного из всех, я и стоял, как арестованный, то есть терпеливо ждал, что могут со мной еще сделать.
А женщина села в директорское кресло и достала папиросы из той же самой сумочки. Господи, и папиросы там тоже были! Знал бы Шахтер, он сам свистнул бы сумочку, не дожидаясь всяких манипуляций Бесика.
Женщина закурила папироску и попросила меня тоже сесть. В кабинете был стул.
— Да садись же! Ближе, ближе… Я не кусаюсь…
Я присел на краешек стула, но не так близко, как она просила.
«Ах, тетенька, — не держали бы вы меня…» — подумалось с тоской.