Леонид Андреев   ::   Горький Максим

Но - умница - понял, что это немножко смешно, и кончил свою тирадуюмористическим шаржем.

- Со временем я так разовью мои гениальные способности, что буду одним словом определять смысл целой жизни человека, нации, эпохи...

Но все-таки критическое отношение к самому себе у него было развито не особенно сильно, это порою весьма портило и сто работу, и жизнь.

Леонид Николаевич странно и мучительно резко для себя раскалывался надвое: на одной и той же неделе он мог петь миру - "Осанна!" и провозглашать ему - "Анафема!"

Это не было внешним противоречием между основами характера и навыками или требованиями профессии, - нет, в обоих случаях он чувствовал одинаково искренно. И чем более громко он возглашал: "Осанна!" - тем более сильным эхом раздавалось - "Анафема!"

Он говорил:

- Ненавижу субъектов, которые не ходят по солнечной стороне улицы из боязни, что у них загорит лицо или выцветет пиджак, - ненавижу всех, кто из побуждений догматических препятствует свободной, капризной игре своего внутреннего "я".

Однажды он написал довольно едкий фельетон о людях теневой стороны, а вслед за этим - по поводу смерти Эмиля Золя от угара - хорошо полемизировал с интеллигентски-варварским аскетизмом, довольно обычным в ту пору. Но, беседуя со мною по поводу этой полемики, неожиданно заявил:

- А все-таки, знаешь, собеседник-то мой более последователен, чем я писатель должен жить как бездомный бродяга. Яхта Мопассана - нелепость!

Он - не шутил.