JК
Любавины :: Шукшин Василий Макарович
Страница: 477 из 655У них гной в жилах!
– А у тебя?
– А у меня – кровь! – Ивлев весь напрягся, сжал кулаки… И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: – Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы… Не размениваю! И народ мой – это могучий народ, а я – сын его!…
Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.
– За что же тебя, сына, из партии исключили?
– За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.
– Слюнтяй ты, – неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. – Слова красивые говоришь, а… Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь – за дело.
Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.
– Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина… – она встала с кровати, мельком оглядела комнату. – Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, – слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался… нашел место в жизни! Эх, сын народа… Молчи уж.
Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.
«Сейчас изобью», – думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.
– Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной – бесполезно. Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.
– Сядь.
Она встала и пошла грудью на мужа.
– Уйди. Прочь!
Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла… Негромко трижды сказала:
– Уйди. Уйди. Уйди.
«Все», – понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.
Мария вышла.
«Все. Отняли все-таки».
– А у тебя?
– А у меня – кровь! – Ивлев весь напрягся, сжал кулаки… И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: – Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы… Не размениваю! И народ мой – это могучий народ, а я – сын его!…
Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.
– За что же тебя, сына, из партии исключили?
– За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.
– Слюнтяй ты, – неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. – Слова красивые говоришь, а… Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь – за дело.
Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.
– Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина… – она встала с кровати, мельком оглядела комнату. – Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, – слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался… нашел место в жизни! Эх, сын народа… Молчи уж.
Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.
«Сейчас изобью», – думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.
– Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной – бесполезно. Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.
– Сядь.
Она встала и пошла грудью на мужа.
– Уйди. Прочь!
Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла… Негромко трижды сказала:
– Уйди. Уйди. Уйди.
«Все», – понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.
Мария вышла.
«Все. Отняли все-таки».