Монета Энди Уорхола (рассказы)   ::   Лимонов Эдуард

— Мировая слава… Почему он?

Поповский не заканчивал мысли, но можно было без труда догадаться, что если бы закончил, то мысль свелась бы к раздраженному вопросу: «Почему он, он, а не я?»

Я сказал ему, что он преувеличивает славу Кабакова за пределами его советской родины. Что слава здесь и слава там — разные славы.

Он не утешился. Он бубнил, ныл, нытье — я вдруг понял — было приобретенной со временем, новой для меня чертой его характера. Когда я обнимал его в Шереметьево, направляясь к самолету, он оставался там еще не нытик… С явным облегчением я остановился и остановил его на углу Рамбуто и Бобура и указал ему вверх, на голубые кишки труб Центра Помпиду.

— Похожи на твои кишки? Нет? Отсюда дорогу знаешь?

Он знал. Мы пожали друг другу руки. Я быстро отправился домой.

Больше мы не встречались. Я увильнул от общения с ним под несколькими грубыми предлогами, воздержавшись лишь от крайней грубости, от фразы: «А зачем нам встречаться, что между нами общего, кроме двух десятков мертвых друзей позади?» Он не настаивал, и я догадался, что он увиливает тоже, как и я, хотя увиливает вежливее, чем я. Возможно, и ему наскучили наши мертвые, а живые интересы, как оказалось, у нас катастрофически разные. Меня не интересовал Кабаков, о котором ему хотелось говорить, бередить свои душевные раны; а его не интересовали хитрый Миттеран или великолепный Жак Вержэс…

Для извлечения морали обыкновенно следует, чтобы все точки над «i» были проставлены, чтобы герой повествования умер.