JК
Монета Энди Уорхола (рассказы) :: Лимонов Эдуард
Страница: 98 из 212Автобусный билет стоил всего 50 лир, но я экономил. Толстовский фонд выдавал нам с Еленой 122 тыс. лир, из коих 60 доставались синьоре Франческе.
Уже по зданию и по входной двери в него можно было понять, как далеко отстоит организация АЛИ от Толстовского бедного фонда. Дверь была могущественная, тяжелая, и бронзовые части ее начищенно сияли под римским солнцем. И вторая дверь — собственно ведущая в АЛИ — была чистого, светлого дерева, только хорошее могло ожидать посетителя за такой радостной дверью.
И внутри тоже было хорошо! Светло, тепло, чисто и ново. От каменных джунглей двора, дома и квартиры синьоры Франчески обиталище Интернациональной Литературной Ассоциации отстояло ровнехонько на расстояние, какое разделяет дурной восемнадцатый век и конец двадцатого. Из-за светлого дерева стола приподнялась молодая женщина в сером костюме и спросила, чем она может быть мне полезна. Спросила по-итальянски, наугад, и так как я мычал, от волнения передвигая очки на носу и другой рукой расстегивая легкомысленный узкоплечий плащ с крылышками (подарок Елены, еще в Москве), она попросила меня сесть уже по-русски.
— Присядьте, сейчас вами кто-нибудь займется.
Они знали свое дело, работники этого красивого и теплого помещения. Женщина улыбнулась мне и присела вновь, нажала несколько кнопок на телефонном аппарате и что-то сказала в трубку. Может быть, даже и не на итальянском языке, а на ангельском.
Уже по зданию и по входной двери в него можно было понять, как далеко отстоит организация АЛИ от Толстовского бедного фонда. Дверь была могущественная, тяжелая, и бронзовые части ее начищенно сияли под римским солнцем. И вторая дверь — собственно ведущая в АЛИ — была чистого, светлого дерева, только хорошее могло ожидать посетителя за такой радостной дверью.
И внутри тоже было хорошо! Светло, тепло, чисто и ново. От каменных джунглей двора, дома и квартиры синьоры Франчески обиталище Интернациональной Литературной Ассоциации отстояло ровнехонько на расстояние, какое разделяет дурной восемнадцатый век и конец двадцатого. Из-за светлого дерева стола приподнялась молодая женщина в сером костюме и спросила, чем она может быть мне полезна. Спросила по-итальянски, наугад, и так как я мычал, от волнения передвигая очки на носу и другой рукой расстегивая легкомысленный узкоплечий плащ с крылышками (подарок Елены, еще в Москве), она попросила меня сесть уже по-русски.
— Присядьте, сейчас вами кто-нибудь займется.
Они знали свое дело, работники этого красивого и теплого помещения. Женщина улыбнулась мне и присела вновь, нажала несколько кнопок на телефонном аппарате и что-то сказала в трубку. Может быть, даже и не на итальянском языке, а на ангельском.