Мужчины не ее жизни   ::   Ирвинг Джон

Потом она расстегнула пуговицу, а за ней — молнию на ширинке, о чем он вспоминал каждый раз, раздеваясь, в течение следующих пяти или десяти лет.

— Помни, детка, — сказала Марион Рут, — чтобы никаких слез у доктора, когда он будет снимать швы. Это не больно — я тебе обещаю.

— А можно я оставлю ниточки себе? — спросила четырехлетняя девочка.

— Наверно… — ответила Марион.

— Конечно, ты можешь оставить их себе, — сказал ребенку Эдди.

— Пока, Эдди, — сказала Марион.

Хотя в теннис она не играла, на ней были теннисные шорты, теннисные туфли и свободная фланелевая рубашка, которая была слишком велика для нее, — рубашку она взяла из вещей Теда. Рано этим утром, когда Эдди уезжал за Тедом в собачью будку, Марион взяла его руку, засунула ее под рубашку и прижала к своей голой груди, но когда он попытался поцеловать ее, отодвинулась от него, и у Эдди на пальцах осталось ощущение прикосновения к ее груди, которое не пройдет следующие десять или пятнадцать лет.

— Расскажи мне о швах, — попросила Рут Эдди, когда он свернул налево.

— Ты даже почти ничего не будешь чувствовать, когда доктор станет их снимать, — сказал Эдди.

— Почему? — спросила его девочка.

Прежде чем он сделал следующий поворот, правый, в последний раз перед ним мелькнули Марион и ее «мерседес» — в зеркале заднего вида. Направо она поворачивать не будет, Эдди это знал — за грузчиками нужно было ехать прямо.