Нагие и мёртвые   ::   Мейлер Норман

Эти воспоминания вызвали целый поток других — о лете, о звуках танцевальной музыки по субботним вечерам. Они размышляли о вещах, которые им не приходили на ум уже долгие месяцы: о прелести прогулок в автомобиле по загородным дорогам, когда свет фар образует золотые цилиндры в гуще листвы, о нежности и страстности любви в такие тихие ночи. От этих мыслей им захотелось поплотнее укутаться в одеяла.

Уилсон снова стал потихоньку приходить в сознание. В перерывах между приступами боли он стонал и бормотал что-то бессвязное. Рана в животе вызывала острую боль, и он предпринимал слабые попытки подтянуть колени к груди. Ему казалось, что кто-то связал ему ноги у щиколоток, и он изо всех сил старался проснуться. Лицо его было покрыто потом.

— Ноги, ноги! Отпустите мои ноги, черт возьми! — простонал он и громко выругался.

Его товарищи выбрались из-под одеял и подошли к нему. Браун наклонился и приложил влажный носовой платок к губам раненого.

— Успокойся, Уилсон, — сказал он мягко. — Ты должен молчать, а то японцы услышат.

— Ноги, черт возьми! — снова простонал Уилсон.

Крики подорвали его силы, сознание опять помутилось. Он почувствовал, что у него снова открылось кровотечение, и в голове замелькали мысли, связанные с этим. Представления были неясные — он не мог понять, то ли плывет, то ли напустил в штаны. «Напустил», — пробормотал он, ожидая, как его шлепнут. «Ах, Уилсон, Уилсон, что же это ты такой неряха», — донесся до него женский голос. «О, мама, я это сделал нечаянно».