JК
Неизвестные солдаты, кн.1, 2 :: Успенский Владимир Дмитриевич
Страница: 1068 из 1090И только после того как Карл Леман бросил гранату, партизан прекратил огонь.
Стрельба утихла, но дед Крючок долго еще сидел под мостом, проклиная свою горькую жизнь и прося милости у богородицы. Потом, успокоившись, выкарабкался на дорогу. Немцы ходили злые, говорили отрывисто и резко. На санях лицом вниз лежал солдат с неестественно раскинутыми руками. А на соседних санях перевязывали другого, раздев его до пояса. Раненый дрожал и всхлипывал.
Крючок от греха подальше решил убраться с дороги к Кислицыну, стоявшему поодаль. Стараясь не зачерпнуть в валенки, медленно лез по сугробам.
– А, явился, старая кляча, – недружелюбно встретил его начальник полиции. – Если в штаны наклал, не приближайся.
Дед не ответил. Вытянув длинную шею, он смотрел, как двое немцев обшаривают карманы убитого. Потом немцы оставили этого партизана и направились к другому.
– Ишь, черт! – бормотал, наклонившись, Кислицын. – Шапка-то на ем серая, армейская. А полушубок хороший… Эй, старая кляча, мотайся сюда, – позвал он. – Помоги валенки снять. А то ноги заколодеют, не сдерешь потом.
Крючок подступил ближе, опасливо косясь на убитого, и вдруг ахнул, поднял руку в крестном знамении.
– Григорь Митрич! Спаси царица небесная! Как бог свят – Григорь Митрич!
– Ну, ты, не пяться. Пужливый больно! – прикрикнул Кислицын. – Опознал, что ли? Кто это?
У Крючка чуть не сорвалось с языка: дескать, земляк, стояловский. Но спохватился.
Стрельба утихла, но дед Крючок долго еще сидел под мостом, проклиная свою горькую жизнь и прося милости у богородицы. Потом, успокоившись, выкарабкался на дорогу. Немцы ходили злые, говорили отрывисто и резко. На санях лицом вниз лежал солдат с неестественно раскинутыми руками. А на соседних санях перевязывали другого, раздев его до пояса. Раненый дрожал и всхлипывал.
Крючок от греха подальше решил убраться с дороги к Кислицыну, стоявшему поодаль. Стараясь не зачерпнуть в валенки, медленно лез по сугробам.
– А, явился, старая кляча, – недружелюбно встретил его начальник полиции. – Если в штаны наклал, не приближайся.
Дед не ответил. Вытянув длинную шею, он смотрел, как двое немцев обшаривают карманы убитого. Потом немцы оставили этого партизана и направились к другому.
– Ишь, черт! – бормотал, наклонившись, Кислицын. – Шапка-то на ем серая, армейская. А полушубок хороший… Эй, старая кляча, мотайся сюда, – позвал он. – Помоги валенки снять. А то ноги заколодеют, не сдерешь потом.
Крючок подступил ближе, опасливо косясь на убитого, и вдруг ахнул, поднял руку в крестном знамении.
– Григорь Митрич! Спаси царица небесная! Как бог свят – Григорь Митрич!
– Ну, ты, не пяться. Пужливый больно! – прикрикнул Кислицын. – Опознал, что ли? Кто это?
У Крючка чуть не сорвалось с языка: дескать, земляк, стояловский. Но спохватился.