Номер Один, или В садах других возможностей   ::   Петрушевская Людмила

Мало того, все кончено с его квартирой! Вот что главное!

Как Анюта орала! Такие вещи нельзя им говорить. Истеричкам. Рыдала, чуть ли не на полу валялась, не хотела отпускать. Он сказал ей, что должен ехать за город брать взаймы деньги на Юру.

Он ей не стал говорить, что спрятал в отцовское старое болгарское пальто, под рваную подкладку, те шесть тысяч. Двадцать тысяч положил во внутренний нагрудный карман. Застегнул на булавку. Осторожничал, да. По правилу в разные корзины яйца класть.

Все, теперь все кончено. Денег нет, долг... Двадцать тысяч. Срочно продавать квартиру, купить путевку на троих... в Бразилию, что ли... Там выбросить паспорта. Жить в лагере для перемещенных лиц в алюминиевом вагончике три года. На дикой жаре. Повеситься в этом вагончике. Жена Опенка в Швейцарии выпила упаковку снотворного после двух лет их жизни там как преследуемых еврейских беженцев, условия сносные, но без права посещать Москву. Теперь уже приезжали с Опенком на родину, в любимую столицу, посмотрели, убедились в своей правоте, сказали, что по прежней специальности ничего не читают никогда, т.к. много работы, и радостно дернули домой вкалывать в своем банке, неизвестно кем, может, уборщицами. Переводчиками при русской шпане, которая возами пригоняет деньги. Леня Опенгейм, четвертый их друг. Шопен, Опенок, Кух и я, и комнатушка в подвале. Были дела. Кто-то привел на день рождения Куха мою Анюту... С нех пор, видимо, простить мне не может, что не успел ее трахнуть... Или успел?

Внизу эта тройка. Вниз нельзя. Домой нельзя. И денег нет на поезд.