JК
Огнем и мечом. Часть 2 :: Сенкевич Генрик
Страница: 4 из 106 — сказал он несколько погодя.
— Чего?
— Ты колдунья, должна знать: правда ли, такое зелье есть, от которого и постылых любят? Любисток, что ли?
— Любисток. Только он твоей беде не поможет. Глоточка бы княжне хватило, не люби она другого, но раз любит, знаешь, что будет?
— Что?
— Еще сильней прилучится к тому, другому.
— Пропади ты со своим любистком! Каркать умеешь, а помочь не хочешь.
— Послушай: я другое былье, что в земле растет, знаю. Кто его отвару выпьет, два дня и две ночи лежмя пролежит, про все позабудет. Дам я ей этого зелья — а ты…
Казак дернулся в седле и уставил на колдунью свои горящие во тьме очи.
— Чего-чего?
— Тай годi! — выкрикнула ведьма и залилась зычным смехом — точно кобылица заржала.
Смех этот зловещим эхом прокатился по оврагам.
— Сука! — сказал атаман.
Глаза его стали постепенно меркнуть, и он снова глубоко задумался, а потом заговорил словно бы сам с собою:
— Нет, нет! Когда мы Бар брали, я первым в монастырь ворвался, чтоб от сброда пьяного ее уберечь, снести башку каждому, кто хоть пальцем ее коснется, а она себя ножом и теперь божьего свету не видит… А тронь я ее, опять схватится за нож или в речку прыгнет — не уберечь ее тебе, бессчастный!
— Лях ты душой, не казак — девку по-казацки приневолить не хочешь…
— Кабы я лях был! — воскликнул Богун. — О, если бы я был лях!
И, пронзенный болью, за голову обеими руками схватился.
— Чего?
— Ты колдунья, должна знать: правда ли, такое зелье есть, от которого и постылых любят? Любисток, что ли?
— Любисток. Только он твоей беде не поможет. Глоточка бы княжне хватило, не люби она другого, но раз любит, знаешь, что будет?
— Что?
— Еще сильней прилучится к тому, другому.
— Пропади ты со своим любистком! Каркать умеешь, а помочь не хочешь.
— Послушай: я другое былье, что в земле растет, знаю. Кто его отвару выпьет, два дня и две ночи лежмя пролежит, про все позабудет. Дам я ей этого зелья — а ты…
Казак дернулся в седле и уставил на колдунью свои горящие во тьме очи.
— Чего-чего?
— Тай годi! — выкрикнула ведьма и залилась зычным смехом — точно кобылица заржала.
Смех этот зловещим эхом прокатился по оврагам.
— Сука! — сказал атаман.
Глаза его стали постепенно меркнуть, и он снова глубоко задумался, а потом заговорил словно бы сам с собою:
— Нет, нет! Когда мы Бар брали, я первым в монастырь ворвался, чтоб от сброда пьяного ее уберечь, снести башку каждому, кто хоть пальцем ее коснется, а она себя ножом и теперь божьего свету не видит… А тронь я ее, опять схватится за нож или в речку прыгнет — не уберечь ее тебе, бессчастный!
— Лях ты душой, не казак — девку по-казацки приневолить не хочешь…
— Кабы я лях был! — воскликнул Богун. — О, если бы я был лях!
И, пронзенный болью, за голову обеими руками схватился.