Бриллианты для диктатуры пролетариата   ::   Семенов Юлиан Семенович

Хотя вряд ли, ибо они отринутые политики, а политик не прощает никогда и ничего тем, кто его отстранил от политики… Писатель, ученый, художник – другое дело. Репин, кстати, не в Питере живет, а у Маннергейма. Если Куприн ставит себя в положение Ивана, не помнящего родства, то мы, пролетарская диктатура, делать этого не имеем права: потомки не простят. А что касаемо нас, так, между прочим, товарищ, мы до сих пор живем под шатром великой русской культуры девятнадцатого века… Как ни крути, Толстого или Достоевского в класс-гегемон не затащишь – обсмеют.

– Помогать вражинам? Это что-то новое. Не знаю, я дома не был год, может, не уловил новых веяний…

Исаев поглядел на сильное, скуластое лицо Шорохова, закурил.

– Зря вы эдак-то, – сказал он, глубоко затянувшись, – впрочем, я вас ни в чем не виню. У нас есть какая-то странная отличительная черта: мы все, когда спорим, считаем, что именно «я», а не «он», понимаю проблему лучше и точнее и «я» люблю родину, а если «он» оспаривает мою точку зрения, значит, «он» ее не любит. Нет?

– Я не считаю, что вы меньше меня любите родину.

– Спасибо.

– Да что вы улыбаетесь все время?!

– А что – плакать? Дети у вас есть?

– Трое.

– Учатся?

– Старшая пошла в школу.

– В букварь к ней не заглядывали?

– В палочках и кружочках сама разберется.

– Палочки, мне кажется, в учебнике арифметики. Нет?

– Верно, в букваре слоги у них.

– В букваре и стихи напечатаны.