Ошибка канцлера   ::   Молева Нина

Ну от Остермана кой-как по-немецки толковать научилась, ну от Рамбурха танцы узнала, да ведь больше и нет ничего. И немецкой-то плохой, и танцы только в Немецкой слободе танцовать. Теперь ими и в Петербурге разве людей смешить. А ведь и за тех учителей денег до сего дня не заплачено. Все оба жалятся – прежде мне писали, теперь Петру Алексеевичу прошения строчат. А ведь и писать бы без ошибок надо да и знать не одно, чтоб разговор какой следует вести. В платье-то вырядить и болвана деревянного можно, вроде тех, что на Спасской башне в стрелецких однорядках стояли. А человек – он живой, ходить ему, говорить надо.

– Да что ты так уж жалишься-то, герцогинюшка. Прежним временем…

– Врешь, все врешь, Петр Михайлыч, со своим прежним временем. Теток своих царевен я, што ль, не знала, не слыхала, как на клавесинах играли, музыку сочиняли, в представлениях не хуже актеров каких заморских представляли. А тетенька Софья Алексеевна и вовсе на скольких языках да как бойко говаривала, вирши слагала. Вирши, слышишь? Хошь по-нашему, хошь по-польски, хошь по-латыни. Это дяденьке Петру Алексеевичу новых порядков захотелось, да пока ими занимался, про старые-то и забыл. Денег пожалел тоже. От двух учителей разориться побоялся, а теперь всё – не так ступила, не так сказала, дура дурой, чужим умом живи. Персоны завести не смей. Господи!

Все говорило об опале великого человека. Портреты. Легенды. Место ссылки. Вернее – портреты служили подтверждением легенд.