JК
Пан Володыёвский :: Сенкевич Генрик
Страница: 4 из 136Первые предательские нити паутины на ветках чуть вздрагивали от дуновения ветерка, такого легкого, что в саду нешелохнулся ни один лист.
Может, и райская эта погода наполняла сердце пана Кмицица таким весельем, потому что лицо его светлело все больше и больше. Наконец он отпил еще глоток меда и сказал жене:
— Оленька, поди сюда! Я тебе что-то скажу.
— Лишь бы не то, что мне и слушать неохота.
— Богом клянусь, нет! Дай скажу на ушко.
Сказав это, он обнял жену одной рукой, коснувшись усами ее белого лица, и прошептал:
— Коли сын родится, Михалом назовем.
Она чуть потупилась, зардевшись от смущения, и в свою очередь шепнула:
— Но ведь ты же на Гераклиуша согласился.
— Видишь ли, в честь Володыёвского…
— Неужто не в память деда?
— Моего благодетеля… Гм! И верно… Но второй-то уж будет Михал! Непременно!
Тут Оленька встала и хотела было высвободиться из объятий пана Анджея, но он еще сильнее прижал ее к груди и стал целовать ей глаза, губы, повторяя при этом:
— Ах ты, моя рыбка, любушка моя, радость ненаглядная!
Дальнейшую их беседу прервал дворовый, который бежал издалека прямо к сторожке Кмицица.
— Что скажешь? — спросил пан Кмициц, отпуская жену.
— Пан Харламп приехали и изволят в доме дожидаться, — отвечал слуга.
— А вот и он сам! — воскликнул Кмициц, увидев почтенного мужа, приближавшегося к беседке.
Может, и райская эта погода наполняла сердце пана Кмицица таким весельем, потому что лицо его светлело все больше и больше. Наконец он отпил еще глоток меда и сказал жене:
— Оленька, поди сюда! Я тебе что-то скажу.
— Лишь бы не то, что мне и слушать неохота.
— Богом клянусь, нет! Дай скажу на ушко.
Сказав это, он обнял жену одной рукой, коснувшись усами ее белого лица, и прошептал:
— Коли сын родится, Михалом назовем.
Она чуть потупилась, зардевшись от смущения, и в свою очередь шепнула:
— Но ведь ты же на Гераклиуша согласился.
— Видишь ли, в честь Володыёвского…
— Неужто не в память деда?
— Моего благодетеля… Гм! И верно… Но второй-то уж будет Михал! Непременно!
Тут Оленька встала и хотела было высвободиться из объятий пана Анджея, но он еще сильнее прижал ее к груди и стал целовать ей глаза, губы, повторяя при этом:
— Ах ты, моя рыбка, любушка моя, радость ненаглядная!
Дальнейшую их беседу прервал дворовый, который бежал издалека прямо к сторожке Кмицица.
— Что скажешь? — спросил пан Кмициц, отпуская жену.
— Пан Харламп приехали и изволят в доме дожидаться, — отвечал слуга.
— А вот и он сам! — воскликнул Кмициц, увидев почтенного мужа, приближавшегося к беседке.