Печора   ::   Азаров Юрий Петрович

А потом мы стояли и смотрели им вслед.

А на следующий день было разбирательство.

– Да за такое к стенке раньше ставили, – это Чаркин.

– К стенке не к стенке, а срока давали, – это Валерия.

Эти ужасные слова «срока давали» звучат нелепо, но в них реальность. А то, что я говорю, это химера:

– А как же воспитывать без сострадания, сочувствия и соучастия в чужой беде?

– Сочувствие – буржуазная категория, – это Марья.

– Сострадание воспитывает раба, – это Валерия, должно быть, перепутала что-то из Макаренко.

Я молчал. Предательски, отвратительно молчал, потупив голову. Что там все мои прошлые грехи: методы новые придумал, ролевую игру проводит, самоуправление – волю дал детям, ребят к обучению привлек, спектакли, уроки красоты и добра, – все побледнело рядом с тем, что сейчас произошло. В подтекст вошла грозная сила – идеология. Та неформальная идеология, которая как раз и была формальной, но по ряду причин скрытой, за нею хоронилась кровавая история: убийства, пытки, доносы, предательства. И я молчал вместо того, чтобы, может быть, сказать: «Я горжусь Светланой. Горжусь Сашей. Их поступок – подлинно гражданский акт. Подлинно человеческий поступок».

Я этого не сказал. Молчал и Новиков. Он хмурился, слушал тех, кто говорил, впрочем, непонятно было, одобряет он их или нет.

А потом я пришел в класс. Они, должно быть, знали о разбирательстве. Дети очень многое знают из того, что происходит с педагогами. Но главное не это.