JК
Петр Великий (Том 2) :: Сахаров (редактор) А. Н.
Страница: 159 из 1159Без него она придумывала тысячу ласковых слов, которые скажет ему и которыеразожгут в его душе новый пламень любви.
Но едва оставалась с ним наедине, как уже ревниво заглядывала в глаза и злобно щурилась.
– Чего потемнел? Аль с думок сбила про баб?
Фомка болезненно ёжился.
– Какие бабы! Отстань!
Она ненадолго умолкала и садилась спиною к его спине.
– И чего ты, Федорушка, сама маешься, да и меня всего измаяла? – вздыхал стрелец, поворачиваясь к Федоре.
Она вскакивала как одержимая.
– Я? Маю? Тебя? А не ты ль мою душу повымотал?
Как-то вечером Родимица подстерегла Фомку у Спасских ворот.
– Хмелён ты, что ли?
– А что? – удивился стрелец.
– Ты в очи взгляни свои! Так и блестят! У-у, ирод! Неужто скажешь, не миловался ни с кем?
Фомка добродушно ухмыльнулся:
– Доподлинно так. Миловался. Токмо не с девками. У ревнителей древлего благочестия был.
Родимица позеленела:
– Так-то ты обетование держишь! – И до боли впилась пальцами в его грудь: – Попомни, Фома! Не миновать тебе дыбы! Доякшаешься ужо с еретиками!
Её голос вдруг дрогнул, и в глазах проступили слёзы.
– Горяч ты гораздо! Потому и творишь неладное. Как кто поманит, так ты и веришь. Что ни день – все новую веру в груди несёшь! Нету в тебе крепости духа!
Они вошли в церковь и уселись в полутёмном пустынном притворе.
– Ненаглядный ты мой! – чмокнула постельница Фомку в руку.
Но едва оставалась с ним наедине, как уже ревниво заглядывала в глаза и злобно щурилась.
– Чего потемнел? Аль с думок сбила про баб?
Фомка болезненно ёжился.
– Какие бабы! Отстань!
Она ненадолго умолкала и садилась спиною к его спине.
– И чего ты, Федорушка, сама маешься, да и меня всего измаяла? – вздыхал стрелец, поворачиваясь к Федоре.
Она вскакивала как одержимая.
– Я? Маю? Тебя? А не ты ль мою душу повымотал?
Как-то вечером Родимица подстерегла Фомку у Спасских ворот.
– Хмелён ты, что ли?
– А что? – удивился стрелец.
– Ты в очи взгляни свои! Так и блестят! У-у, ирод! Неужто скажешь, не миловался ни с кем?
Фомка добродушно ухмыльнулся:
– Доподлинно так. Миловался. Токмо не с девками. У ревнителей древлего благочестия был.
Родимица позеленела:
– Так-то ты обетование держишь! – И до боли впилась пальцами в его грудь: – Попомни, Фома! Не миновать тебе дыбы! Доякшаешься ужо с еретиками!
Её голос вдруг дрогнул, и в глазах проступили слёзы.
– Горяч ты гораздо! Потому и творишь неладное. Как кто поманит, так ты и веришь. Что ни день – все новую веру в груди несёшь! Нету в тебе крепости духа!
Они вошли в церковь и уселись в полутёмном пустынном притворе.
– Ненаглядный ты мой! – чмокнула постельница Фомку в руку.